Наверняка ветер, проникающий через открытые окна, был похож на историю, ожидающую быть рассказанной.
Глядя на эту карту, я чувствую себя самой собой. Заземленной.
Связанной с мамой, словно я изучаю ее отпечатки пальцев.
Я стараюсь сосредоточить свое внимание на поворотах и изгибах дорог, на названиях городов, отмеченных по пути, на историях, которые рассказывала мне мама о поездках, совершенных до встречи с отцом. Но мой взгляд все время останавливается на красных звездах, которые я нарисовала, отмечая места, где побывала.
Красные звезды, о которых знал Марко, хотя он никогда не был в моей комнате.
Что с того, если Виви когда-то упомянула ему о карте? Главный вопрос в том, какое имеет значение, что приклеено к моему потолку? Почему Марко настолько внимателен, чтобы запомнить такую глупость, как потрепанная карта, висящая в спальне какой-то случайной девушки?
Но главное, что меня беспокоит, – это не карта. И дело не в том, что я не могу придумать причину, по которой Марко мог бы мне солгать. Дело даже не в необъяснимо взявшемся песке и кусочках растений, которые я нашла в кармане сегодня утром, и не в странном поведении Виви и папы весь день.
Нет.
Я не могу понять, как мальчик, который живет в том же маленьком городке, что и я всю свою жизнь, может быть словно незнакомцем. Даже несмотря на то, что его мама работает в моем доме почти пять лет. Несмотря на то, что его мама была близкой подругой моей мамы задолго до всего этого. Как получилось, что мы с Марко так мало знаем друг о друге? И почему я не могу избавиться от ощущения, что, несмотря на это, у нас есть какая-то общая история, хотя мы никогда не проводили время вместе?
От этой мысли мой желудок сжимается, потому что это может означать только одно. Но папа не ворует память. Я знаю его. Он бы так не поступил.
Я еду по шоссе I-35 в сторону Уичито, через Топику, штат Канзас, и до самого Сент-Пола, штат Миннесота, пока не доеду до озера Верхнее. Может быть, однажды я отправлюсь далеко на север. Может быть, я буду ехать, пока не доберусь до Канады, где земля остается влажной от снега, а солнце не палит так нещадно.
Стук.
Резкий стук в окно заставляет меня напрячься.
Часы показывают, что уже почти одиннадцать. Снаружи стрекочут цикады. Внизу в доме полная тишина. Я прислушиваюсь.
Стук раздается снова, на этот раз не единожды: дзынь, дзынь, дзынь по оконному стеклу. И громче. Определенно намеренно.
Я спрыгиваю с кровати и отодвигаю шторы в сторону, сердце бешено стучит. Марко стоит прямо под моим окном. Его рука поднята, словно он собирается снова что-то бросить, но опускает ее, когда видит меня. На лице – белоснежная улыбочка.
Он действительно пришел.
Он подносит палец к губам. Затем указывает на место, где мансардное окно соединяется с крышей, и упирается в шпалеру. Он хочет, чтобы я спустилась вниз.
Он, наверное, шутит, да? Я могу упасть и сломать себе шею.
Я отрицательно качаю головой. Он закатывает глаза, затем показывает мне открыть окно.
Я поднимаю палец вверх. «Подожди», – шевелю я губами. Затем на цыпочках выхожу из своей комнаты и прислушиваюсь к звукам. Ничего не слышно, кроме скрипа половиц под ногами и звуков ночи. Я слышала, как Виви ушла несколько часов назад, и, насколько я могу судить, папа сегодня ни разу не выходил из своей комнаты. Я могу выйти через парадную дверь, и никто ничего не заметит.
Я осторожно закрываю дверь своей спальни и возвращаюсь к окну. Марко смотрит в другую сторону. Одна рука в кармане, а другой он скользит туда-сюда по нижней губе, словно глубоко задумался. У него темные вьющиеся волосы. Они подросли со времен прошлого учебного года. У меня возникает внезапное желание коснуться одного из этих локонов.
Он поднимает взгляд и улыбается, увидев меня у окна. У меня словно бабочки в животе.
Затем я открываю оконную задвижку. Раздается громкий щелчок, нарушающий тишину.
Марко вскакивает и оглядывается, как будто звук оконной задвижки мог разбудить некое спящее существо, скрывающееся в темноте. Он жестом показывает мне поторопиться.
Я прижимаю ладони к стеклу и толкаю вверх. Окно распахивается. Теплый воздух просачивается внутрь.
И тут пронзительный звук сирены прорезает ночь.
Я отскакиваю от окна. Какого черта? Звук такой, будто кто-то пытается сбежать из тюрьмы. Внизу Марко как вкопанный стоит с широко раскрытыми глазами.
Сигнализация не умолкает. Я закрываю уши и оглядываю комнату в поисках источника этого ужасного звука. Откуда он доносится? Снизу? Снаружи?
– Люси? – Доносится голос отца с нижних ступеней. Через несколько секунд он врывается в мою спальную комнату, его волосы торчат в разные стороны.
Я едва его слышу за писком сигнализации.
– В чем дело? – кричит он сквозь шум. – Что случилось?
– Я не знаю! Я просто открыла окно и…
Папа трет переносицу и трясет головой, словно пытаясь избавиться от этого звука.
– Вот дерьмо. Это сигнализация. Виви, наверное, включила ее, когда уходила. Подожди.
– Сигнализация? Какая еще сигнализация?
Шлепая босыми ногами по лестнице, папа уходит, прежде чем я успеваю что-либо спросить. На площадке он натыкается на что-то и громко ругается. Через несколько секунд дом погружается в тишину.
Я облегченно выдыхаю. В ушах все еще звенит от писка сирены.
Я прислушиваюсь, не поднимается ли папа по ступенькам, но, ничего не услышав, быстро подхожу к окну и выглядываю наружу. На переднем дворе никого нет. Если Марко все еще там, то он прячется.
Внизу я слышу приглушенный голос отца. Он, должно быть, разговаривает по телефону с полицией, полагающей, что сигнализация на что-то сработала.
С каких пор у нас установлена сигнализация? И, что более важно, зачем? Я еще раз смотрю на пустой двор, затем на цыпочках выхожу в коридор, чтобы лучше слышать.
– …в ее комнате. Говорю тебе, она была здесь всю ночь. – Отец говорит взволнованно. Я подхожу ближе к лестнице, напрягая слух.
– Ты слишком остро на все реагируешь. Ее спальня наверху, ради всего святого. Она же не может вылететь в окно. – Наступает долгая пауза, за которой следует разочарованный вздох отца. – Хорошо, я проверю. Но я говорю тебе, что это ерунда.
– Все в порядке? – кричу я вниз, как только понимаю, что он положил трубку. Я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более естественно, хотя в голове сущий хаос, когда я пытаюсь все это осмыслить. С кем говорил папа? Это не похоже на полицию.
– Все в порядке. Я сейчас вернусь. Оставайся наверху.
Он снует по кухне в поисках чего-то, гремит ящиками, то открывая, то закрывая их. Через некоторое время входная дверь со скрипом открывается.
