– Я думаю, Мануэла права, – добавляю я.
– Я знаю. Но я не это имел в виду.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда я сказал, что не стал бы этого делать, я имел в виду, что я не стал бы просить стереть тебя. Я бы ни за что не захотел забыть тебя. Никогда.
Он судорожно сглотнул и опустил взгляд. В груди разливается тепло, и я вспоминаю ощущение от прикосновения его руки, когда мы сидели на капоте. Мягкое и знакомое.
Он прав. Я бы не хотела забывать это, не хотела бы забывать его.
– Так ты думаешь, что Мануэла лжет? – спрашиваю я.
Марко качает головой.
– Нет, я не думаю, что она стала бы лгать об этом. Мануэла, конечно, та еще штучка, но она не лгунья.
Я стараюсь не зацикливаться на том, кто она есть или кем была для него.
– Ладно, если Мануэла не лжет, значит, лжет твой дядя. Зачем ему говорить всем, что мы стерли друг друга из памяти, если это неправда?
У Марко дрогнул кадык.
– Что, если это был не наш выбор? Что, если они заставили нас сделать это так же, как и людей в шахтах?
Нет.
– Мой отец не стал бы этого делать. Он не стал бы отнимать у нас что-то настолько важное, если бы мы этого не хотели. Это основополагающее правило освобождения от воспоминаний. Не говоря уже о том, что это против нашей политики – забирать воспоминания у несовершеннолетних. – Я стараюсь, чтобы слова звучали твердо, но в моем голосе чувствуется дрожь.
– Тогда как ты объяснишь ту ночь, Люс? – говорит он мягко, но слова все равно задевают за живое.
– Я не знаю. Но на это должна быть веская причина.
Вот только я не могу придумать ни одной.
«Юкон» сворачивает с главной дороги, направляясь к повороту, который ведет к моей подъездной дорожке. Марко выключает фары, и мы остаемся в темноте, когда он медленно притормаживает. В слабом свете луны я вижу только очертания цепи и знак «ЗАКРЫТО», загораживающий въезд.
Он выключает двигатель. Тень его неподвижна, руки сжимают руль. Снаружи стрекочут цикады. Кажется, что время вокруг нас остановилось. Я не могу отличить секунду от минуты.
Наконец Марко включает верхний свет и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его лицо поразительно бледное в ярком свете. На правой щеке есть маленькая родинка, и у меня внезапно возникает желание дотронуться до нее.
Его глаза блуждают по моему лицу, как будто он тоже меня изучает. Взгляд останавливается на подвеске со звездой, лежащей прямо в яремной впадине.
– Где ты ее взяла? – Марко тянется ко мне через салон, его пальцы касаются моей шеи, когда он поднимают кулон.
Моя кожа покрывается мурашками.
– Похоже, это популярный вопрос, – говорю я, вспоминая выражение лица Виви, когда она увидела на мне этот кулон. – Я нашла его. На моем ночном столике. Должно быть, я подобрала его где-то и неосознанно положила его туда…
Марко качает головой и наклоняется еще ближе – настолько близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Я тоже наклоняюсь вперед, сокращая пространство между нами.
– Я знаю эту подвеску. Я видел ее раньше, просто не могу… – Он закрывает глаза, и я обращаю внимание на его длинные ресницы. Когда он вновь распахивает глаза, я замечаю их глубокий коричневый оттенок – теплый, как свежий утренний кофе. – Кажется, это я тебе подарил.
Он роняет кулон, но не отстраняется. И также не отводит взгляд. Он внимательно смотрит на меня, и мне становится интересно, изучает ли он цвет моих глаз, или считает мои веснушки, или запоминает изгиб моей щеки так же, как я пытаюсь запомнить его.
– Когда? – спрашиваю я, почти шепотом.
– Я не знаю. Но я знаю, что отдал его тебе. Я чувствую это, если можно так сказать.
Я киваю. Вот почему я не могу вспомнить, как ожерелье оказалось на моей тумбочке – потому что это пережиток того времени, когда мы с Марко были вместе? Я думаю о вспышках воспоминаний, связанных с Марко; о том, что в нем есть что-то такое, что, кажется, находится глубоко в сознании, просто вне досягаемости.
– Когда мы освобождаем людей от груза воспоминаний, мы говорим им избавиться от любых физических предметов, связанных с воспоминаниями, которые они хотят стереть. Потому что предметы с эмоциональными связями могут вызвать Эхо. – Я поджимаю губы. Он так близко, что, должно быть, слышит стук моего сердца – кажется, этот звук заполняет весь салон. У меня возникает внезапное желание сократить расстояние между нами, словно какая-то невидимая нить тянет меня к нему.
Марко смотрит в окно, размышляя.
– Той ночью на шахтах, прямо перед тем, как тебя поймали, – ты держала кулон и, казалось, была не в себе. Как будто ты на время забыла, где находишься. И ты смотрела на меня, как… не знаю, как будто ты меня знаешь… Звучит нелепо. Это могло быть Эхо?
Я думаю о том, как Марко смотрел на меня в тот день в парке, как будто он мог заглянуть мне в душу.
– Может быть, – говорю я. – Хотя все это какая-то нелепица.
Он откидывается назад и запускает руки в волосы.
– Я знаю, в это трудно поверить, Люс, но здесь происходит что-то плохое, и в центре этого находятся твой отец и мой дядя. Я думаю, что моя мама тоже как-то в этом замешана, иначе зачем бы она была на шахтах той ночью? По какой-то причине они не хотят, чтобы мы были вместе.
Я открываю рот, чтобы снова начать спорить, но Марко продолжает говорить:
– Моя мама даже сказала что-то подобное, когда нашла нас. Если я правильно помню, то это звучало так: «Почему вы, ребята, не можете просто держаться подальше друг от друга?» Зачем ей это говорить, если только они не пытаются разлучить нас? Она приказала мне держаться от тебя подальше. А затем сказала, что я не могу поведать тебе о том, что произошло на шахтах. Что это все очень опасно.
Я сглатываю. Болезненное чувство в моем желудке вернулось.
– Хорошо, – шепчу я. – Но почему?
– Я не знаю. Но я думаю, это связано с тем, что находится в самих шахтах. Я не думаю, что они добывают то, о чем говорят. И, вероятно, в какой-то момент мы поняли, чем они занимаются на самом деле.
– И из-за этого у нас стерли воспоминания, – добавляю я.
Ненавижу, насколько же это логично звучит.
– Ты сказал, что твоя мама не могла позволить мэру узнать, что ты снова последовал за ним к шахтам. Это значит, что мы уже были там раньше.
– Именно. – Лицо Марко мрачнеет, брови нахмурены. – Ты когда-нибудь задумывалась, почему никто не говорит о том, что на самом деле там добывают?
Я пытаюсь вспомнить, но Марко прав. Бо́льшая часть города работает на шахтах. Других мест для работы не так много, за исключением нескольких ресторанов и магазинов на главной улице, да и то большинство людей подрабатывают на шахтах посменно, чтобы получить дополнительный заработок. Я живу в Тамбл-Три всю свою жизнь, разве я не должна знать, что является главным экспортным товаром города?
