Это интересная теория. И не то чтобы я знала, как выглядят люди после того, как им стирали воспоминания несколько раз. Люди, которые приходят в Дом Воспоминаний, почти всегда «однократные» клиенты, довольные тем, что с них сняли бремя памяти. Вот только…
– Если это правда, разве у нас с тобой не было бы таких же приступов? Ты сам сказал: мой отец признался, что уже стирал мои воспоминания, что события той ночи уже имели место. – Марко хмурится и выглядит так, будто собирается мне возразить, но я продолжаю.
– А как насчет того, что, по твоим словам, они дали мистеру Льюису черную жидкость, которую он выпил и от которой он начал вести себя странно? Как ты думаешь, они могли дать то же самое Мисси? Что, если это то, что происходит с тобой, когда это попадает в твой организм на протяжении некоторого времени? Или если тебя заставляли пить это несколько раз? Может быть, это вообще не имеет никакого отношения к моему отцу. Может, это просто тот странный напиток?
Прежде чем Марко успевает ответить, раздается звук открывающейся входной двери и стук тяжелых ботинок.
Офицер Льюис и еще один человек, которого я не узнаю, заходят внутрь. Судя по выражению лица Марко, я могу предположить, что незнакомец работает на мэра.
– Черт, – бормочет Марко, отходя от меня на несколько шагов. Его лицо становится мертвенно-бледным.
У человека в ботинках густая борода и очки-авиаторы, как у мэра. Я не вижу его взгляд, но чувствую, что он смотрит на меня, когда его голова поворачивается туда-сюда между мной и Марко. По спине пробегают мурашки.
– Сегодня вечером, – шепчет Марко едва шевеля губами, его лицо направлено вперед. – Я приду к твоему окну. – Затем он поднимает руку и направляется к ним. – Офицер Льюис! Арчи. Рад вас видеть. Что-то случилось с Мисси Купер. Ей нужна помощь.
Я отвожу взгляд от Марко, хотя на самом деле мне хочется броситься к нему; хочется спросить его, кто этот человек на самом деле, во сколько он придет ко мне домой сегодня вечером и все ли с ним будет хорошо.
– Пэтти, тебе что-нибудь нужно? – говорю я, кладя на стол несколько купюр на чай. Пэтти на меня не смотрит: ее взгляд сосредоточен на Мисси. – Я больше тебе не мешаю, но, пожалуйста, позвони, если нужна будет моя помощь.
Она кивает и отворачивается.
Затем я выхожу из ресторана, прохожу мимо офицера Льюиса и этого непонятного Арчи, ни разу не оглянувшись на Марко, хотя сердце желает остаться с ним.
16
Я возвращаюсь домой, но даже не знаю зачем. Дом должен быть тихой безопасной гаванью. Но как я могу чувствовать себя в безопасности, когда все, что я знала о своей жизни, оказалось неправдой, и теперь все в моей семье рушится? Мой дом – это место, которое я больше не узнаю. Как будто стены были там только для того, чтобы поддерживать ложь, а теперь, когда я знаю правду, все исчезло.
– Ты вернулась, – говорит папа. У него веселый голос, без малейшего намека на предательство.
От этого мне хочется кричать, но я сдерживаюсь. Я не могу позволить папе заподозрить, что что-то случилось.
Я застываю, когда он заходит на кухню, на его лице расплывается беспечная улыбка. Он проходит мимо Виви, которая освобождает посудомоечную машину, и берет сэндвич с арахисовым маслом и джемом, который она оставила для него на столешнице. Когда он откусывает кусочек, крошки падают на его рубашку и пол. Виви закатывает глаза и протягивает ему салфетку.
– Что скажешь, если мы проведем еще одну тренировку вечером? – Папа открывает шкаф и достает кофейную кружку с яркой и кривой надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАПА В МИРЕ!» Я сделала ее на День отца много лет назад, когда верила, что отцов стоит чествовать.
Я заставляю себя улыбнуться.
– Конечно.
Ложь легко проскальзывает на моем лице. А почему бы и нет? Меня вырастил лживый человек в лживом доме, в городе, полном лжи. Я прижимаю пальцы к краям моего кулона, который, как думает Марко, он мне подарил. Подвеска, которую я совершенно не помню, как получила, из-за отца, из-за того, что он забрал у меня.
Мне хочется на него накричать. Я хочу спросить его почему. Но я слишком боюсь, что правда приведет только к еще большей лжи. Или еще хуже – что он снова сотрет мои воспоминания, и я снова стану беспамятной марионеткой, как и все остальные в этом дурацком городе.
Я толкаю остатки своего сэндвича по тарелке и избегаю его взгляда, чтобы скрыть свою ярость. Он не должен догадаться, что мне все известно.
– Отлично, увидимся через несколько часов, – говорит папа, поднимая кружку с надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАПА В МИРЕ!» в моем направлении, имитируя шуточный тост. Я делаю мысленную пометку выбросить эту кружку в мусорное ведро.
Не знаю, как я буду продолжать весь этот фарс, но я должна. Я должна, пока не выясню, что за чертовщина здесь происходит.
Виви заканчивает с посудомоечной машиной и вытирает руки о полотенце, наблюдая за мной.
– Ты не ешь, – говорит она с присущей ей манерой констатировать очевидное. Ярко-розовое платье и такая же розовая помада выглядят так, будто на нее стошнило Барби.
– Я не голодна. – Я отталкиваюсь от стола. Затем выбрасываю сэндвич в мусорное ведро и с грохотом опускаю тарелку в раковину.
– Ты хочешь поговорить об этом?
Я стою к ней спиной, пока споласкиваю тарелку и наблюдаю, как вода стекает с узоров розовых и голубых цветов, нарисованных по краям. Я чувствую, как она пытается понять, что же со мной происходит.
– Поговорить о чем? – спрашиваю я, притворяясь, что не понимаю, о чем речь.
Раздается громкий вздох, и мне даже не надо поворачиваться, чтобы понять: она хмурится.
– Это нормально – чувствовать разочарование, Люси. Я знаю, как сильно ты всегда этого хотела. Но хождение по дому в плохом настроении никому не принесет пользы – особенно тебе. – Она делает паузу, словно ожидая ответа. Словно я должна догадаться, о чем, черт возьми, она говорит. – Это придет со временем. Твой папа сказал, что тебе просто нужно больше практики.
Я чуть не засмеялась, когда поняла, что она говорит о моих занятиях – она думает, я расстроена, потому что мне еще не удалось забрать ни одного воспоминания.
– Верно, – говорю я. – Практика.
– Ты всегда такая нетерпеливая. Прямо как твоя мама. – Она раздраженно хмыкает, как будто это высказывание подводит итог всему моему существованию. Интересно, что бы подумала мама, если бы узнала, что ее подруга помогает ее мужу стирать воспоминания у целого города. Или еще хуже: что он лгал мне о том, что произошло с ней на самом деле.
От одной мысли о маме и моих отсутствующих воспоминаниях, о том несчастном случае, меня начинает тошнить.
– Мне нужно возвращаться к своим обязанностям, – с трудом произношу я, сдерживая слезы.
Я беру кувшин с водой со стойки, направляюсь к фасаду дома и начинаю беззвучно наполнять стаканы всем людям, собравшимся на веранде. Я не обнадеживаю и не успокаиваю их, когда вижу их тревожные взгляды. Я ничего им не объясняю, когда они косятся в сторону очереди, вероятно, гадая, что произойдет, когда они переступят порог. Я даже не трачу время на то, чтобы выйти во двор и проверить номерные знаки вновь прибывших. Я просто наполняю стаканы. Выношу мусор. Убираюсь в уборной. И так по кругу.
