– Если кто-нибудь увидит меня на этой штуке, я тебя убью. – Она держит руль так, будто он ее укусит.
– Когда ты в последний раз каталась на велосипеде?
– Я же тебе говорила. Лет в двенадцать.
Я изо всех сил стараюсь скрыть свое раздражение. Думаю, ей это и не нужно было. Мануэла из тех девчонок, которых мальчики подвозили уже со времен средней школы. Это все, что я могу сделать, чтобы не представлять ее в «Юконе» Марко, разъезжающей по Тамбл-Три так, как будто он принадлежит ей.
– Почему бы тебе не проехаться в качестве разминки? – Я показываю в сторону тупика, расположенного в конце улицы. Судя по ее недовольному выражению лица, могу предположить, что она хочет сказать что-то язвительное, возможно, о том, что ей не нужна никакая разминка, но затем она, качаясь из стороны в сторону, начинает ехать по улице на своем ржавом велосипеде; загорелые ноги старательно крутят педали, а розовый рюкзак подпрыгивает на спине. Этот образ что-то затрагивает в моей памяти, и на секунду я испытываю к ней теплые чувства. Как будто в другом городе, в другой жизни, мы могли бы быть друзьями.
– Ну, ты едешь или как? – окликает она меня через плечо, проносясь мимо.
Я запрыгиваю на велосипед и кручу педали, чтобы догнать ее, посылая еще одну безмолвную молитву в пустыню о том, чтобы я не совершила ошибку, доверившись ей.
20
Дом Марко находится в противоположном конце города. Мануэла заставляет нас ехать проселочными дорогами и переулками, чтобы никто ее не увидел. Из-за этого наша поездка затягивается как минимум на пять минут. В обычной ситуации я бы возмутилась, но сейчас, может быть, это не такая уж плохая идея, если нас не увидят вместе. Или вообще не увидят.
– Так ты собираешься мне рассказать, что, по-твоему, такого случилось с Марко, что ты отчаялась и пришла ко мне домой?
Ее темные волосы развеваются за ней следом, когда она виляет велосипедом туда-сюда по пыльной дорожке. Облачность, что была в начале недели, прошла, и жара снова поднялась до 32 градусов. Струйки пота стекают с лопаток до середины спины.
– Не поверишь, если я тебе скажу.
– А ты попробуй, – говорит она, поворачивая велосипед назад, нарезая круг возле меня. Если бы я не знала предыстории, то решила бы, что она наслаждается поездкой.
Дорога усеяна кактусами и ксерофиллумом. Шины скрипят по песчаному грунту. Цикады поют из своих укрытий на деревьях.
– Твоя мама работает на шахтах, да? – спрашиваю я, вспомнив, что ее отец умер несколько лет назад.
– Да. Она подменяет мою бабушку с тех пор, как та заболела. А что?
– Она работает допоздна?
– Она работает только в ночные смены, так что да. Полагаю.
– А что именно она там добывает?
Мануэла нарезает вокруг меня еще один круг.
– Какая разница?
– Просто постарайся ответить на вопрос. Что она делает на шахтах?
– Она. Добывает. Что-то. – Она произносит предложение медленно, как будто у меня не хватает умственных способностей, чтобы воспринять ее слова. – Какое мне дело до того, чем она там занимается? Вот ты, конечно, странная, ты об этом знаешь?
Я быстрее кручу педали и проезжаю мимо нее. Сердце колотится. Сказать ей или нет? С одной стороны, Мануэла не дала мне абсолютно никаких оснований думать, что она будет на моей стороне или даже на стороне Марко, если уж на то пошло. Но, с другой стороны, если ее мама – одна из тех, кто работает в ночную смену на шахтах, то, вероятно, ее воспоминания были стерты. Что может означать, что она захочет помочь…
– Наверное, это здорово, – слышу я ее голос за спиной, – иметь отца, которому не приходится так много работать.
– О чем ты говоришь? То, что он не работает на шахтах, не означает, что он мало работает. Он работает больше, чем большинство людей. – Я стискиваю зубы, вспоминая, как устало он горбит спину после нескольких часов работы по очищению воспоминаний у самых «обремененных» гостей. Возможно, сейчас он мне не очень нравится, но это не значит, что я не понимаю тяжесть его работы.
Она фыркает.
– Ой, я тебя умоляю. Вам, ребята, не пришлось работать ни дня в своей жизни. Вы даже не знаете, что такое тяжелый труд.
– Ну и что же это такое, Мануэла? – Я дергаю велосипед в сторону и жму на тормоз, пока он не останавливается, преграждая путь. Я не хочу кричать, но ничего не могу с собой поделать. Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить. – Потому что я не вижу, чтобы ты вообще чем-то занималась, кроме как наносила макияж, укладывала волосы и бесконечно одергивала свои микроскопические шорты.
Мануэла уклоняется, чтобы объехать меня. От велосипеда поднимается облако пыли, когда она пытается затормозить, но ее кидает в сторону, и в итоге она чуть не падает в заросли юкки. Она спрыгивает с велосипеда, руки сжимаются в кулаки.
– Что, черт возьми, у тебя тут за проблема? Это ты пришла ко мне, умоляя меня о помощи, помнишь?
– Моя проблема, – говорю я, – в том, что ты ведешь себя так, будто я какой-то монстр. Как будто я сделала что-то плохое. А может, и так. Может быть, я сделала что-то настолько ужасное, что ты никогда не должна со мной разговаривать. Но знаешь что? Я понятия не имею! Я понятия не имею, за что ты так злишься и почему все так одержимы идеей разлучить нас с Марко, потому что я ничего этого не помню. Я не помню! Ты хоть представляешь, каково это?
Дыхание вырывается рваными глотками, пока я шагаю по тропинке. Цикады прекратили свой стрекот, как будто я змея, которая вошла в их берлогу.
– Я не помню! – снова кричу я, на этот раз хватая велосипед и толкая его на землю. – Я ничего не могу вспомнить!
Я не осознаю, что плачу, до того момента, пока красные губы Мануэлы не расплываются перед глазами как пятно заката. Она наклонилась возле своего велосипеда, ее пальцы так вцепились в руль, как будто она собирается запустить его в меня в целях самообороны.
– Ого, девочка. А я-то думала, что у меня есть проблемы.
У меня течет из носа. Я вытираю глаза, внезапно смутившись, что позволила Мануэле увидеть меня такой.
– Прости, – наконец говорю я.
Мануэла смотрит на меня в ответ, прикусив губу. Затем она пожимает плечами и смотрит на тропинку, ведущую в сторону дома Марко.
– Ты собираешься продолжать или как?
Я киваю и поднимаю велосипед, благодарная ей за то, что она сменила тему. Несколько минут мы едем в тишине. Я еду позади нее, подстраиваясь под ее вялый темп.
– Ты ничего не сделала, – наконец говорит Мануэла. – Мне, я имею в виду. Ты просто, я не знаю, ведешь себя так, как будто думаешь, что ты слишком хороша для этого места или что-то в этом роде. И ты всегда была с Марко. Это раздражало… – Она делает паузу. – Ты действительно не можешь вспомнить?
