– Хорошо, – говорю я ей. – Но нас никто не должен заметить. Мы только убедимся, что с ней все в порядке, понятно? Мы не должны позволить никому увидеть нас. – Я беру блокнот, который лежит на тумбочке. – И мы все запишем, прежде чем идти, на всякий случай. Так чтобы у нас была запись об этом.
Мануэла кивает и тянется за блокнотом, но я вырываю страницу и протягиваю ей. Я не хочу, чтобы она прочитала что-то из предыдущей записи. Точнее, я не хочу, чтобы она читала записи о Марко и его милой улыбке, или мои мысли о том, каким должен был быть наш первый поцелуй.
– Тебе нужна другая футболка. В этой ты будешь бросаться в глаза, как луч света.
Мануэла смотрит вниз на белую футболку, выглядывающую из-под комбинезона. Я направляюсь к шкафу, чтобы достать для нее что-нибудь темное, но она хватает меня за руку.
– Может, завтра мы снова пойдем к Марко? Может быть, я смогу уговорить его прогуляться или что-то в этом роде, и тебе удастся с ним поговорить. – Она улыбается, и я понимаю, что так она говорит мне «спасибо».
– Ага, было бы здорово. Спасибо. А теперь пойдем посмотрим, как там твоя мама.
25
Мы ждем, пока не убедимся, что Виви ушла домой. Поэтому коротаем время за нелепыми тестами из журналов Мануэлы. Она рассказывает мне о своей поездке в Гуанахуато и обещает принести мне фотографию, чтобы добавить ее на мою «стену путешествий». Я рассказываю ей о маме и обо всех местах, которые мы планировали объехать, и даже открываю альбом, чтобы показать ей несколько фотографий.
Когда в доме становится тихо, мы на цыпочках спускаемся вниз, чтобы отключить сигнализацию. Мануэла умудряется по пути задевать каждую скрипучую половицу, как будто создавать шум – это ее суперспособность.
– Тише, – шиплю я, прижимая палец к губам. Она смотрит на меня так, будто это я топаю в тишине.
Потом мы оказываемся на улице, дышим пустыней, а ночное небо раскинулось над нами, как карта небес.
Мы катим велосипеды до конца подъездной дороги, затем я направляю фонарик на запад, в сторону шахт. Ночь гудит от электрических проводов, цикады «генерируют» постоянный ток звука. Иссушенные деревья выстроились вдоль дороги, их ветви превратились в темные веретенообразные руки. Хотя я знаю эту дорогу и эти деревья так же хорошо, как дорогу к маминому парку, я рада, что не одна. Темнота кажется слишком плотной. Дорога слишком пустой.
Позади себя слышу прерывистое дыхание Мануэлы. Ее велосипед скрипит. Грязь хрустит под шинами. Может быть, она тоже прислушивается к стуку своего сердца в груди. Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы она так долго молчала.
Мы сбавляем скорость, когда приближаемся к повороту, обе вглядываемся в тонкий луч света, чтобы не пропустить. Я замечаю его первой, потом мы едем по ухабистой грунтовой дороге, замедляя темп, дабы не поскользнуться на скоплениях грязи и растений, которые изобилуют на этом неасфальтированном участке.
Тишина становится все глубже, когда мы приближаемся к шахтам. Дорога тянется, словно клубок распустившейся черной пряжи. Если бы я ее так хорошо не знала, я бы поклялась, что она становится все длиннее, пытаясь заставить нас вернуться туда, откуда пришли. В голову закрадываются сомнения, и я начинаю задаваться вопросом, не стоит ли нам повернуть назад. Зачем я снова это делаю?
Словно в ответ, рассасывающийся синяк под коленом начинает пульсировать в такт того, как я кручу педали. Что бы они там ни прятали, оно настолько зловещее, что для этого нужна вооруженная охрана. Плохо, что они держат весь город в неведении, крадя воспоминания. Если они поймают меня на этот раз, синяк и стертая память могут быть не единственными вещами, с которыми я покину это место.
– Мы пропустили? – спрашивает Мануэла. Она говорит слишком громко для тихой ночи.
– Я так не думаю. – Я прищуриваюсь в поисках огней, которые обозначают местонахождение парковки. Кажется, что мы едем уже целую вечность. – Может, нам стоит вернуться?
– Нет. Пока я не буду уверена, что с ней все в порядке. – Глаза Мануэлы ярко блестят в тусклом лунном свете. – Ты обещала.
Минуты тянутся бесконечно долго, и я уже чуть было снова не говорю ей, что мы должны вернуться. Но тут освещение на парковке рассекает ночь, и мы ускоряемся. Я не уверена, испытываю ли я облегчение или ужас.
В тускло освещенном дворе припарковано чуть меньше дюжины машин. Я сразу же узнаю автомобиль мэра. Сердце бешено колотится в груди.
– Иди за мной, – говорю я ей, хотя все внутри кричит мне бежать. – И не высовывайся, особенно пока мы на стоянке.
Мануэла кивает, чувствуя облегчение от того, что между ней и вооруженными людьми кто-то есть.
Мы оставляем наши велосипеды на краю парковки как раз за пределами освещения, отбрасываемого соседним трейлером. Я низко приседаю, пробираясь между машинами, стараясь оставаться в тени. Мануэла делает то же самое.
Как только мы минуем свет от парковки, перед нами простирается черная и огромная пустыня. Тени колючей груши и юкки виднеются в темноте. Что-то проносится по земле. Впереди виднеется вход в шахты. Откуда-то изнутри падает свет, но снаружи ничего нет: нет никаких людей, как Марко говорил в прошлый раз. Вместо этого фонари на столбах окружают пустынный участок к востоку от шахт. Кучи земли насыпями усеивают пустынный пейзаж. В ночи раздаются звуки скрежета и ворчания. Люди что, копают?
Я жестом велю Мануэле держаться позади меня, а затем, пригнувшись, ползу в сторону звуков. Когда мы подбираемся ближе, становится ясно, что люди действительно копают. Горизонт усеян небольшими насыпями. Рядом с ними – неглубокие ямки, а между ними – деревянные ящики. Я вижу, как кто-то вытирает вспотевший лоб, в руке у него садовая лопата. Затем они поднимают что-то из ямы и кладут в соседний ящик, держа предмет так, словно он может разбиться, когда они опустят его вниз.
Что они могут собирать посреди пустыни?
По обе стороны от рабочих двое мужчин стоят на страже. Они повернуты ко мне спиной, но по их движениям я вижу, что они держат что-то в руках, похожее на оружие. Между ними, скрестив руки, стоит мэр, сверкая солнцезащитными очками.
Мануэла врезается в меня, когда я останавливаюсь.
– Что ты делаешь? – шипит она, и я прикладываю палец к губам, делая ей знак замолчать. Я указываю на заросли и прячусь за ними.
Но Мануэла не останавливается – она продолжает пробираться.
– Мануэла, – шиплю я, пытаясь привлечь ее внимание. Она машет мне рукой и прижимается так низко, что, должно быть, касается животом земли. Она продолжает продвигаться вперед, все ближе и ближе.
Что она делает? Из-за нее нас поймают. Я едва ее вижу в тусклом лунном свете, но это не значит, что мэр не уловит движение краем глаза и не повернется в нашу сторону. Это не значит, что он не увидит…
Ее обувь.
