Когда она к ней подходит, Мануэла засовывает ей что-то в карман, затем крепко обнимает свою маму и что-то шепчет ей на ухо. Они стоят так, кажется, целую вечность, и когда они расстаются, Мануэла вытирает глаза.
Сквозь солнцезащитные очки нельзя увидеть глаза, но лицо мэра все это время приковано к ним, как будто он анализирует каждое их движение.
– Увидимся утром, – говорит Мануэла, ее голос слишком бодрый. – И, пожалуйста, не забывай больше свои лекарства. Я очень, очень волновалась.
– Хорошо.
Мэр хлопает в ладоши, испугав маму Мануэлы.
– Давайте, все за работу. Мануэла, почему бы мне не отвезти тебя домой? Уже слишком поздно, чтобы находиться здесь одной. Лучше перестраховаться, ты согласна?
– Это так мило с вашей стороны, спасибо.
– Вы все продолжайте. Арчи здесь за главного, пока я не вернусь.
Он снова хлопает в ладоши. Затем я в ужасе смотрю, как Мануэла и мэр бок о бок идут к парковке.
Мануэла один раз оглядывается назад, туда, где я прячусь. В свете луны ее лицо сияет призрачно-белым, и я вижу, как ее губы складываются в одно единственное слово.
Иди.
27
Проходят минуты. Сколько именно, я даже не знаю.
От страха я вжимаюсь в землю, животом в песок. Я слишком боюсь, что любое движение привлечет внимание или что мэр обнаружит второй велосипед, спрятанный в тени на стоянке, и придет искать меня.
Я начинаю медленно отползать назад, не высовываясь, и лишь решаюсь бросать короткие взгляды на место работ. Люди продолжают копать, и звуки металла о землю наполняет ночь.
Каждый удар или движение заставляют мое сердце биться с удвоенной скоростью.
Когда я оказываюсь достаточно далеко, я начинаю разворачиваться, готовая ускориться и поскорее убраться отсюда, но рука натыкается на что-то твердое и скользкое, торчащее из земли. Что-то, что явно не произрастает в пустыне. Что-то явно созданное человеком.
Из-за темноты ничего не видно, поэтому пальцами пытаюсь нащупать предмет. Я чувствую круглые металлические грани – крышка, затем прощупываю боковую поверхность и чувствую, как металл сменяется чем-то прохладным и гладким. Я провожу руками по краям, пытаясь освободить его от земли, мои движения ограничены, потому что я стараюсь быть как можно ниже к земле. Это занимает мучительно много времени, но в конце концов мне удается убрать как можно больше земли, чтобы освободить предмет.
Я сразу же понимаю, что это такое, и не могу поверить, что не додумалась до этого раньше.
Это стеклянная банка, такая же, как те, которые мой отец использует для хранения изъятых воспоминаний. Я знала, что он заставлял людей отвозить их в пустыню, но я никогда не думала, что они закапывают их у шахт.
Вдалеке я слышу гул автомобильного двигателя. Свет фар прорезают темноту. Ботинки хрустят по песку.
– Мы почти закончили?
Внутри все сжимается от низкого, резкого голоса. Мэр вернулся.
– Да, сэр. Думаю, мы уже почти все взяли.
– Хорошо. Чарли ждет в трейлере.
У меня пересохло во рту. Чарли.
Мэр привез его сюда? Что, если он забрал его до того, как высадил Мануэлу? Это бы означало…
Нет. Я зажмуриваю глаза, как будто от этого все исчезнет. Как будто это означает, что Мануэла в своем доме, невредимая, со всеми воспоминаниями.
– Народ, мне нужно, чтобы вы шевелились побыстрее, слышите? У нас нет целой ночи, и я не собираюсь платить вам сверхурочные, чтобы вы бездельничали.
Звуки скрежета при копании ускоряется. Люди бегут к шахтам, двигаясь еще быстрее, прижимая к груди ящики. Мэр наблюдает за происходящим, как будто это поздний ночной повтор, который он видел сотни раз до этого, барабанит пальцами по пыльной штанине.
Затем Джанис, женщина, работающая в магазине на углу на полставки, спотыкается, не дойдя до входа в шахты. На мгновение кажется, что она вернется в равновесие, но потом она теряет баланс, и ящик падает у нее из рук. Крышка отлетает. Раздается звук бьющегося стекла. Осколки разбитых банок усеивают землю вместе с белыми гранулами пенопласта, которые, должно быть, были там для защиты стекла.
На мгновение Джанис застывает на месте, глядя на осколки на земле. Затем она закрывает рот рукой и разражается смехом.
– О Боже, – говорит мэр, вскакивая на ноги. – Сколько раз я должен повторять вам, люди, чтобы вы были осторожны с ящиками, а? Сколько раз?
Смех становится все громче и истеричнее. Джанис смеется так, словно она не стоит посреди пустыни, когда на нее смотрят мэр, вооруженные охранники и все рабочие. Она смеется так, будто только таким способом может набрать воздух в легкие. Она смеется до тех пор, пока слезы не текут по ее лицу, а щеки не становятся ярко-красными. Затем она широко раскидывает руки, откидывает голову назад и начинает кружиться по кругу.
– Арчи, отведи ее к Чарли. Посмотрим, сможет ли он сделать что-нибудь, чтобы успокоить ее. Она разбила по меньшей мере две банки, и они очень концентрированные – их еще даже не разбавили. Кто знает, как долго она будет в таком состоянии?
Джанис начинает подпрыгивать, хлопать в ладоши, как маленький ребенок в рождественское утро.
– Какая прекрасная ночь! – кричит она в небо. – Какая идеальная, идеальная ночь! Разве она не прекрасна?
Когда Арчи берет ее за запястье и тащит к трейлеру, она не сопротивляется – ее лицо поднято к небу, свободная рука прикрывает рот, чтобы остановить хихиканье, рвущееся из груди.
Очень концентрированные – их еще даже не разбавили.
Я предполагаю, что он говорит о воспоминаниях в банках, но это не имеет никакого смысла. Джанис, казалось, просто разрывает от счастья. Душевные тяготы, похороненные в пустыне, не являются хорошими воспоминаниями – они состоят из печали, сожаления и вины, которые люди оставляют в Доме Воспоминаний. Если уж на то пошло, у нее должна была быть такая же реакция, как, по словам Марко, у мистера Льюиса, когда его заставили выпить черную гадость.
Если только…
У мэра есть какой-то способ изменять воспоминания?
Или в банках есть что-то другое?
– Не на что смотреть, ребята. Лучше возвращайтесь к работе. – Мэр разочарованно проводит рукой по лицу и осматривает толпу. – Только осторожно, пожалуйста, – следующий, кто уронит ящик, отправится домой без оплаты, вы меня слышите?
Люди, остановившиеся у входа в шахты, снова начинают двигаться, руки с побелевшими костяшками крепко цепляются за ящики, пока они пробираются внутрь. Кто-то идет вперед, чтобы убрать куски пенопласта и битое стекло, разбросанные по земле.
Если они почти закончили, то мне нужно уходить. Сейчас.
