– На шахтах? – Это вопрос, но я вижу сомнение, отражающееся на его лице. Я вижу, как он пытается за что-то зацепиться.
– Можно войти? – спрашиваю я, едва сдерживаясь, чтобы не протолкнуться внутрь.
Он кивает и отодвигается, чтобы я могла пройти через дверную раму. Моя рука задевает его руку, когда я прохожу мимо, и дрожь пробегает по моему позвоночнику. До меня доносится аромат его мыла. От чувства того, как сильно мне знаком этот запах, у меня плывет голова.
Я уже была на этой кухне. Я чувствую это так же отчетливо, как кости внутри своего тела.
Он ведет меня в гостиную и предлагает сесть на большой кожаный диван, но я качаю головой. Я смотрю на богато украшенную люстру, висящую в центре комнаты, на замысловатый ковер, покрывающий пол, на большие писаные маслом картины, висящие на каждой стене.
– Вау, – наконец произношу я, не в силах скрыть шок в своем голосе. Это не то, что я ожидала увидеть в доме Марко. Или Виви, если уж на то пошло.
Марко пожимает плечами.
– Мой дядя любит красивые вещи. Это немного слишком, как по мне, но он этим гордится.
Вот что он купил на деньги, заработанные на воспоминаниях? Большой дом и множество произведений искусства?
Марко снова пожимает плечами и проводит большим пальцем по нижней губе.
– У нас с мамой есть верхний этаж. В основном мы находимся там.
Он изучает мое лицо. Интересно, что он видит? Незнакомку или что-то большее?
– Почему ты спросила меня о шахтах? – спрашивает он, затем лезет в задний карман и достает оттуда вырванную полоску бумаги.
– Это как-то связано с этим?
Я беру бумагу. То, что осталось от страницы, помято, а пятно чего-то, похожего на чай или кофе, размазало бо́льшую часть синих чернил в нечитаемое месиво. Но два предложения все еще можно разобрать.
Шахты – это ложь.
Найди Люси.
Он сказал, чтобы я все записывала. Должно быть, он делал то же самое.
– Да, – отвечаю я, протягивая обратно ему листок бумаги.
Марко проводит рукой по волосам, словно ищет в своем сознании осколки меня, спрятанные в закоулках памяти.
– Что происходит? Это мой почерк, но…
– Ты не помнишь, чтобы писал это, – заканчиваю я за него.
Он кивает, и это все, что мне нужно для уверенности. Я не жду, пока он скажет что-нибудь еще. Я сокращаю расстояние между нами и хватаю его за руки, прежде чем смелость покинет меня. С женщиной из Оклахомы это произошло всего за секунду. Надеюсь, с Марко все получится также.
Я смотрю прямо в его растерянные глаза и пытаюсь изобразить уверенность, делая свой голос громче и сильнее, чем чувствую. Затем я говорю ему то же самое, что сказала женщине из Оклахомы, когда взяла ее за руку.
– Скажи мне, что ты помнишь.
32
Я чувствую момент, когда раздается щелчок, как замок, задвигающийся на место. Гостиная исчезает, его голос затихает. Марко исчезает, и появляется другое лицо – лицо из воспоминаний предстает перед взглядом. Мое лицо.
Я смеюсь. Моя голова откинута назад, а на щеках румянец от того, что я могу описать только как чистое счастье. Я чувствую радость Марко, как свою собственную; тепло распространяется внутри меня, как мед на горячем тосте. Мы сидим на краю кровати Марко, наши ноги соприкасаются. Моя рука ощущается теплой и маленькой внутри руки Марко – это такое странное ощущение, когда чувствуешь чье-то прикосновение. Он переворачивает мою руку, чтобы изучить ладонь. Большой палец спускается по линии жизни до запястья, и я чувствую свою кожу под пальцами Марко, чувствую, как мой пульс начинает учащаться. Все вокруг окрашивается в золотистый цвет.
– Щекотно, – слышу я, как говорю ему, все еще смеясь, но мое лицо становится серьезным, словно я знаю, что сейчас произойдет.
Марко наклоняется ко мне, смотрит на мои губы, а потом прижимает свои губы к моим. Или я прижимаю мои губы к своим, как это сделал Марко в тот день.
Все внутри меня взрывается красками и огнями шумного города. Мы – суета Нью-Йоркского горизонта, бесконечные скалы Большого Каньона, огонь и кутеж казино Лас-Вегаса, трель джаза, врывающегося на улицы Нового Орлеана. Все дороги ведут к этому моменту. Каждый путь начинается и заканчивается этим идеальным поцелуем.
Нашим первым поцелуем.
Я хочу остаться здесь навсегда с этим золотистым теплом внутри меня, но изображение меняется.
Воспоминания Марко начинают проноситься мимо меня, некоторые так быстро, что я не успеваю их разобрать, другие – по частям, достаточно медленно, чтобы я могла собрать фрагменты вместе и сложить их в целостную картину. Почти во всех из них присутствует мое лицо.
Вспышка. Мое лицо, когда Марко наклоняется, чтобы поцеловать меня. Вспышка. Мое лицо, когда Марко тянется через переднее сиденье «Юкона», чтобы взять меня за руку. Вспышка. Мое лицо смотрит на Марко, когда мы раскачиваемся из стороны в сторону на танцполе, залитом мерцающими огнями. Вспышка. Мое лицо, когда Марко кружит меня на маминых качелях, и мои волосы веером разлетаются вокруг моего улыбающегося лица.
В каждом фрагменте я чувствую, как эмоции проплывают между нами, стрелой проносятся через импульсы памяти и раскрываются в симфонии красок и любви. И здесь так много любви. Она становится громче и ярче с каждой мыслью. Наша любовь – это не просто вспышка золота или шепот серебра. Наша любовь – это оранжевый огонь заката в пустыне. Это бесконечный аквамарин Миракл-Лейк летом. Наша любовь – это лазурное небо, кружащееся над качелями. Яростный красный цвет звезды на карте, указывающей путь домой.
Есть и другие воспоминания. Я вижу вспышки шахт. Вспышки мэра. Моего отца. Большинство из них проносятся мимо слишком быстро, чтобы разобрать, но я чувствую янтарно-желтую пульсацию гнева. Водянисто-серый цвет смятения. Дымчато-черный цвет обмана.
Затем также быстро Марко делает шаг назад, разрывая связь. Перед глазами снова появляется гостиная. Послеполуденный солнечный свет проникает сквозь занавески. Где-то наверху слышно, как бормочет телевизор.
Я спотыкаюсь, когда он отпускает мои руки. Я начинают жадно хватать воздух ртом.
Марко опускает голову в руки, так что я не вижу его лица. Он делает несколько шагов от меня. С его губ срывается тихий стон.
– Ты в порядке? Марко?
Когда он поднимает голову, я вижу, что его глаза влажные. Его лицо смягчилось. Взгляд кажется более ясным, чем раньше.
Меня всегда удивляла легкость человека после того, как с него сняли бремя воспоминаний: то, как они выплывают из Дома Воспоминаний, словно с плеч сняли тяжесть всего мира. Я думала, что это дар – иметь возможность забирать вещи, которые тяготили людей, но, глядя на Марко, я понимаю, как я ошибалась. Наши воспоминания – это часть нашей материи, каждое из них – кусочек лоскутной истории, которая формирует нас такими, какие мы есть. Когда освобожденные от бремени покидают Дом Воспоминаний, они не становятся легче. Они становятся другими. Они меняются. Они доверяют нам, а мы забираем у них что-то, что сделало их такими, какие они есть.
