В коридоре, за дверью в спальню Стар, стояла ее мать, и выглядела она именно так, как девочка ее запомнила: с черными волосами, с гладкой кожей и витающим вокруг нее запахом корицы. У Стар чуть не выпрыгнуло сердце. Ее мама жива! Стар побежала к ней, вытянув руки, и вскоре ее пальцы заскользили по маминой мягкой коже — но внезапно девочка упала, и мама сразу отступила от нее, а потом стала отодвигаться все дальше и дальше, пока вдруг Стар не оказалась одна в лесной чаще недалеко от дома Люси, прижавшись спиной к шершавой коре старой сосны, с босыми ступнями, стынущими на холодной земле. Что-то стукнуло ей в голень, потом еще раз и еще. В нее летели камни, оставляя на теле болезненные ушибы и ссадины. Вот один скользнул по лбу, другой задел под глазом скулу, и по ее лицу заструилась кровь. Камней становилось все больше, и вот они уже засыпали ей ступни, потом полностью ноги, добрались до талии, словно стремясь засыпать ее с головой. «Ма-ама-а!» — во весь голос закричала Стар. Из глубины леса послышался треск ломаемых сучьев и поросли, эхом закружился страшный рык. Стар завопила и попыталась двинуться с места, потом постаралась себя разбудить, приговаривая: «Это сон, это всего лишь сон…» Однако камни добрались ей уже до шеи. И тут из темноты к ней кто-то бросился. Скрючившийся, пригнувшийся к земле, точно медведь, мужчина подскочил прямо к Стар. Достигнув ее, он поднялся во весь рост, так что его голова скрылась в ветвях над девочкой, а прямо перед ее глазами оказался его нагрудный значок. Звезда, блеснувшая так ярко, что чуть не ослепила Стар. И в этот миг она снова очутилась у себя в постели. Она опять была маленькой девочкой, и ее крепко обнимала мама, которая тихонько баюкала ее на ушко, и Стар больше уже никогда и ни за что не хотела просыпаться.
— Нет! Нет! Нет! — вскрикивала она сквозь рыдания, потуже сворачиваясь калачиком и зажав ногами перекрученную простыню. Глаза ее были плотно закрыты. — Нет, нет!
Ее обхватили мягкие руки, осторожно убрали подушку и приподняли девочку так, что она оказалась прижатой к мягкой груди:
— Тш-ш-ш, тш-ш-ш! Все хорошо, солнышко. С тобой все хорошо. — Это была Джесс, и бесконечная нежность в ее голосе, и ласковость ее рук вызвали у Стар новый приступ плача. Джесс еще крепче прижала девочку к груди, по кругу гладя ее ладонью по спине. — Тш-ш-ш!
И Стар позволила себя баюкать и покачивать в объятиях, ощущая себя маленькой и защищенной, в заботливых руках и в безопасности. Она подавила вновь подкатившее рыдание, понимая, что если сейчас снова начнет плакать, то уже не сможет остановиться.
Когда в ее распухших глазах наконец высохли слезы, Стар оторвалась от Джесс и села на постели, не поднимая головы, чтобы не встретиться с ней взглядом:
— Извини.
Джесс приподняла ей подбородок, так что Стар не смогла уже спрятать глаза:
— Тебе не за что извиняться, понимаешь? — Джесс подняла брови, ожидая ответа, и не отпустила подбородок Стар, пока та ей не кивнула. — Вот так. Снова страшный сон?
Стар снова кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она боялась, что если начнет говорить, то уже выложит все сразу.
Джесс опустила ладони перед собой, однако осталась сидеть на кровати, так что ее колено слегка касалось ноги Стар. Стар проглотила в горле комок: этот телесный контакт, каким бы незначительным он ни был, заставил ее глубоко прочувствовать собственное одиночество.
— Обычно я в таких случаях пекла печенье, — проговорила Джесс.
— Печенье?
— После страшного сна я уже никак не могла вернуться в кровать и спать дальше. А потому я бралась за печенье. Пекла его десятками. Потом угощала соседей, водителя автобуса, незнакомцев, которые попадались мне по пути на обед.
Стар улыбнулась:
— А какое печенье?
— С шоколадной стружкой, ореховым маслом, сахаром… Назови, как хочешь!
— Надо же… — пробормотала Стар, сгибая и разгибая пальцы на руке.
Джесс чуть подвинулась, вдохнула поглубже.
— Скажи, а долго ты жила на улице?
— Шесть месяцев, — ответила Стар, радуясь, что та сменила тему.
Джесс кашлянула, прочищая горло.
— А что произошло?
Девочка откинулась спиной на спинку кровати, подтянула к себе колени.
— Моя последняя приемная семья… — Она запнулась, еще колеблясь, надо ли это рассказывать. Однако слова изливались уже из нее сами по себе, словно через раскрытые шлюзы, и Стар теперь оставалось только говорить. — Ты была права насчет меня.
— В чем именно? — подняла брови Джесс.
— Ты совсем меня не знаешь. Я не хороший, добропорядочный человек. Конечно, я никогда не употребляла наркотики или еще что-то такое. Но я воровка… В смысле, раньше я воровала. — Стар прикусила ноготь. — В каждом приемном доме.
— И что же ты там крала?
— Да все, что угодно. В основном еду, мелкие деньги, какие-то никчемные безделушки… На самом деле мне было все равно, что красть. Просто это единственное, что я была способна сделать. — Психолог, выделенный ей государством, говорил, что это внутреннее побуждение. Она попадалась на воровстве каждый раз и каждый раз говорила, что очень виновата, что больше никогда так не поступит. А потом делала это снова. — В последней приемной семье я, наверно, уже просто устала извиняться и испытывать сожаление. — Стар потерла глаза основаниями ладоней. — Но вы можете мне доверять. Я никогда ничего не украду ни у тебя, ни у Люси. Ни за что!
— А что случилось до того, как ты первый раз попала в приемную семью? — тихо спросила Джесс.
Стар положила подбородок на колени, веки сразу показались ей сухими и царапучими.
— Мама заболела и умерла, и, видимо, счета за больницу у нас остались немаленькими, потому что отец после этого лишился всего — у нас не осталось ни дома, ни денег. — Она рассказывала свою историю таким голосом, будто зачитывала состав продукта на коробке с хлопьями. — И когда мне казалось, что хуже уже быть не может, отец начал торговать наркотиками. А потом он тоже умер. — Она чувствовала себя уже измученной, выдохшейся и все боялась, что больше не сможет сдерживать в себе всю правду. — Вот так я и оказалась в приемной семье. — Стар попыталась улыбнуться, но от этого губы ее растянулись слишком тонко, и улыбка получилась неестественной. — Некоторые семьи были очень даже ничего. И в некоторых действительно старались сделать мою жизнь лучше…
— Но тебе не хотелось от них никакой помощи, да?
К горлу Стар подкатило комком рыдание. Она чуть помолчала, сделала глубокий вдох.
— Мне все осточертело, это был какой-то непрекращающийся кошмар, страшный сон, мне все время хотелось проснуться. — Джесс накрыла ее руку ладонью и крепко пожала. Стар постаралась проигнорировать пробежавшую от ее прикосновения волну тепла. — Но в некоторых приемных семьях реально было ужасно. А в последней — когда они нашли у меня под подушкой двадцатку и никчемные часы своего папочки из какой-то дешевой лавки, я решила, что с меня хватит. Что я сама смогу о себе позаботиться — не хуже, а может, даже еще и лучше. И я оттуда сбежала.
