Ветер свистел в ушах и злобно кусал за лицо. От завываний и стонов гудело в голове, но я гнал от себя всё, сосредоточившись лишь на ощущении скорости и на руках Ивель, крепко держащих меня за пояс.
– Ты настолько тщеславен, что не мог позволить мне справиться самой? – крикнула она мне на ухо, перекрикивая навей.
Я ухмыльнулся, не оборачиваясь.
– Думай как хочешь. Но ты действительно не обязана справляться одна.
Ивель замолчала, а я жалел, что не могу обернуться и посмотреть, какое у неё сейчас лицо: задумчивое, злое или благодарное.
Мы стрелой промчались сквозь город – огни изб, дворы и слободы сплелись одним полотном, тусклым в ночном мороке. Нави будто дразнили нас и Рудо, выскакивали прямо поперёк пути, бросались псу под лапы, а он прогонял их громовым лаем, таким зычным, какого я никогда не слышал от него за все наши двадцать зим крепкой дружбы.
Нави затянули свою мерзкую песню про мёртвого князя.
– Прикажи им расступиться, – попросил я Ивель. – Я должен видеть, что же впереди.
– Можно подумать, они меня слушают, – огрызнулась она.
– Ты даже не пробовала. Попроси!
Ивель замолчала, и я не знал, буравит ли она мой затылок злющим взглядом или смиренно пытается зачаровать навей.
Чудо это было или нет, но оно свершилось: спустя несколько минут нави вдруг расширили круг, отбежали дальше, продолжая всё так же носиться и сотрясать землю топотом. Ветер вроде бы даже поунялся, посветлело мутное молоко метели, и я смог наконец разглядеть, где мы оказались.
За какую-то четверть часа Рудо вынес нас к Перешейку, прямо туда, где виднелись истрёпанные палатки царской армии. Путь, что смертный человек преодолевал бы несколько дней, нечистецкому сыну поддался за считанные минуты. Мне стало жгуче стыдно за то, что я так поступил с Ивель: отправил одну сквозь пургу и мороз, хотя мог бы помочь.
Словно озвучивая мои постыдные мысли, она упрекнула:
– Раньше бы так.
– Прости, – только и смог бросить я.
В самом деле, эту ошибку я совершил не со зла: только сегодня мне остро стало ясно, что больше нельзя медлить ни минуты. Что тому было виной? Порванное кружево путей? Или зелёная кровь, вытесняющая из моих жил красную, человеческую? Я боялся не успеть, боялся, что стану безразличным и забуду себя, едва обзаведусь изумрудными глазами и рогами-ветками. Но за Ивель мне не было страшно, лишь крепла уверенность в том, что она и без меня бы справилась.
Я осадил Рудо, останавливаясь на вершине холма. Отсюда открывался прекрасный обзор: внизу виднелись палатки и перемигивались костерки, если бы не навьи вихри, я бы смог даже сосчитать, сколько солдат и лошадей осталось.
Зато подальше, со стороны равнин, двигалось что-то тёмное, и со злой радостью я понял: предчувствия не обманули, я успел как раз тогда, когда должен был – привёл Господин Дорог, все ниточки в разорванной стопке соединились так, как он пожелал.
– Что там? – напряжённо спросила Ивель. Она спрыгнула с Рудо и теперь вглядывалась вдаль, прикрывая глаза от вьюги.
– Работает мой замысел, – оскалился я и злобно захохотал. – Подождём немного, и тогда ты пошлёшь навей к подножию холма.
– Скажи только, жив ли Раве и его отряд? Смогут они целыми вернуться домой?
Я обозлился.
– Что тебе твой Раве? Осколок прошлой жизни? Он не смог защитить тебя, а ты о нём так печёшься. Уж не связывает ли вас…
Ивель развернулась и ударила меня по щеке. От неожиданности я даже отпрянул и снова расхохотался. Наверное, в глазах Ивель я выглядел жестоким безумцем – как только она терпела меня? Не из страха ли?
Меня захлестнул азарт, сродни охотничьему: вот-вот два моих врага вцепятся друг другу в глотки и перегрызутся, забыв обо мне. Я видел, как степняцкие войска, двигающиеся хаотично, будто стая диких зверей, приближаются к палаткам. Я уже слышал гиканье и ржание лошадей – жестока будет месть за пленённого тхена, да только тюрьмой Алдара стала вовсе не палатка командующего Раве. Я хищно всматривался, подавшись вперёд, и злился на навей, которые мешали мне видеть и слышать, мелькали, вопили, кидали в лицо пригоршни снега, а самые смелые хватали за полы одежды и дёргали за волосы.
– Уйми своих тварей! – крикнул я.
– Как?
– Как призвала, так и уйми. Конец твоему Раве, если не сможешь сейчас с ними совладать.
Я говорил жестко, но знал: только так, только пробудив в ней злость и ненависть, я смогу добиться желаемого. Мы сможем. «Прости, Ивель, знай: я тебя защищу» – хотелось сказать ей, но сейчас было не время для нежностей.
Она посмотрела на меня так, словно готова была испепелить на месте.
– Скорей! – поторопил я.
Ивель сжала кулаки, снова обернулась на меня: вихри навей трепали её волосы и кидали на лицо мертвецкие серебряные блики. Небо рябилось оттенками черноты: от глухо-матовой до иссиня-сиреневой, будто озарённой изнутри молниями. Ворчал гром, гудел ветер, и казалось, будто наступил самый последний день, будто гнев Золотого Отца и Серебряной Матери стал таким нестерпимым, что был готов стереть всех людей до единого за то, что некоторые из них уверовали в вымышленного Милосердного.
– Лерис! – крикнула Ивель. – Я обещала, что сделаю это. Но сперва скажу. – Ветер относил её голос, нави перебивали её воплями, тоже дёргали за плащ костяными пальцами, мне приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить её слова. – Лерис, просто знай: Милосердная – это я. И я ношу твоего наследника.
Мне стало ещё холоднее, словно мороза было мало и меня окунули в ледяную прорубь. Я рванулся вперёд, чтобы схватить её за руку, остановить и переспросить, но Ивель, кинув на меня последний взгляд, понеслась вниз с холма. Я смотрел во все глаза и не мог поверить: нави подхватили её на руки, тут же их несвязные вопли выстроились в единую песнь, жуткую, но по-своему прекрасную.
– Ивель! – окрикнул я, но она уже не могла меня слышать.
Рудо завыл – густо, басовито, как будто оплакивая кого-то. Я обхватил его за шею – от звериного тела шло спасительное тепло. Я и не замечал, как окоченели мои пальцы: когтистые, зелёные, нечеловеческие. Нави помчались следом за своей хозяйкой, за Милосердной – оставив нас с Рудо одних. Сразу стало лучше видно, но зрелище с каждым мгновением делалось только страшнее, хотелось отвернуться, но я не мог.
Степняцкие армии с жутким гиканьем кинулись к палаточному городку царских воинов. Одну из палаток уже брали в замок – наверное, полагали, что там держат тхена. Я понимал, что стоит степнякам догадаться, что их обманули, как они направят свой неуёмный гнев на Княжества, и первой на пути их гнева станет Еловица – с Огарьком и всеми другими, находящимися там. Я всецело положился на Ивель, на ворожею-чужеземку, которой я причинил больше зла, чем добра. Казался ли я себе безумцем? О да, и ещё каким. Но не на безумствах ли держится мир?..
