– Будем молиться молча, но усердно. Помните: каждый из вас может помочь Гавесару умереть без боли и воскреснуть здоровым. Молите Милосердного, и он вас услышит.
Проповедник поднял руки, сомкнул ладони, а потом медленно развёл их в стороны. Люди разом закрыли глаза, лица стали сосредоточенными и напряжёнными, губы некоторых беззвучно зашевелились. Я поняла, что осталась единственной, кто не присоединился к молитве, когда встретилась взглядами с проповедником. Я склонила голову, изображая смирение, но не стала плотно смыкать веки, чтобы ничего не пропустить.
Люди молились. Некоторые слегка покачивались, одни лица морщились в усердии, другие, напротив, выглядели воодушевлёнными и просветлёнными. Я слегка повернула голову и нашла глазами своих знакомых девушек. Они тоже шептали какие-то слова-просьбы, и казалось, будто их лица светятся неподдельной надеждой. Всё проходило мирно, но мне становилось не по себе.
Проповедник махнул рукой, подзывая кого-то. К нему шагнули четверо мужчин, стоявших в первых рядах и, вероятно, не молящихся вместо со всеми, закрыв глаза. Мужчины подхватили раненого Гавесара и понесли к выходу. Он вскрикнул, но никто из молящихся даже не повернул головы. Я поняла, что дальнейшее не предназначено для прихожан, и бесшумно выскользнула из пристройки вслед за носильщиками.
Гавесара понесли за святилище Серебряной Матери. Я немного задержалась, пряча волосы под капюшон и глубже натягивая его на лицо, чтобы слиться с ночью, успевшей опуститься, пока в пристройке возлагали подаяния и начинали молитву.
Мужчины, вполголоса обмениваясь короткими фразами, прошли к пустырю, на котором зловеще возвышались обломки каких-то крупных камней. Впереди темнела яма, и я поняла, что это – стихийный могильник, устроенный вдали от привычного, того, что с каменными альковами и изящными надгробиями из мраморных плит. Серебряная Мать тонким серпом улыбалась сверху, прикрываясь дымной вуалью облаков, и в её свете я разглядела, что нога Гавесара и правда отогнута под неправильным углом, а штаны пропитаны кровью – открытый перелом, скверный, но всё же не смертельный.
Я не успела понять, как это произошло. Мужчины схватили раненого за руки и опустили в яму, а потом наспех, неглубоко, забросали землёй, оставив, по сути, задыхаться и истекать кровью. В родной деревне. Среди близких людей, которые даже не придут на помощь, потому что верят в то, что поступают правильно.
Я пряталась за углом святилища, а моё сердце отбивало гулкие удары. Закончив с «похоронами», мужчины хлопнули друг друга по плечам и удалились. До меня донёсся запах дыма фейдера.
В пристройке молитвы вышли на новый виток: перестали быть тихими, прихожане затянули песню. Я кинулась к свежей могиле, упала на колени и принялась остервенело копать, отбрасывая рыхлую землю прямо руками. Даже сквозь кожаные перчатки я ощущала сковывающий холод, а не будь их, быстро стесала бы ногти о мелкие камешки.
Наверняка селяне решили, что Гавесар и так не жилец, поэтому не стали копать глубоко. Я мысленно поблагодарила Серебряную Мать за это решение: уже скоро я наткнулась на плечо.
Раскопать рыхлую землю не составило труда. Я плеснула Гавесару в лицо водой из фляги, чтобы промыть глаза и нос, а заодно проверить, отреагирует он или нет. Гавесар застонал. Вытаскивать его из могилы было не лучшей затеей: никто не знает, насколько сильно я могла бы повредить и без того изувеченную ногу. Но оставить его здесь я не могла. Склонившись над могилой, я ухватила Гавесара под мышки и потянула на себя. Он вскрикнул, не открывая глаз: был без сознания. Я зашипела на него, прося быть потише, хотя понимала, что он ничего не соображает. Мои руки были сильными – годы работы падальщицей сделали моё тело крепким и гибким. С трудом, но всё-таки я вытащила Гавесара, стараясь не думать о том, что происходит с его переломом.
– Очнись! – прикрикнула я и наотмашь ударила его по щеке. – Ты же был в сознании там, пока они отдавали подарки. Просыпайся!
Гавесар медленно открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня. Наверное, я испугала его: незнакомая женщина с бледным лицом, испачканным земляными полосами, с белыми волосами, выбившимися из-под чёрного капюшона…
– Милосерд…ная… – прошептал Гавесар и слабо улыбнулся. – Ты пришла, чтобы воскресить меня?
– Можно и так сказать, – буркнула я, одновременно вслушиваясь в звуки, доносившиеся из пристройки. Мне нужно было срочно придумать, как вытащить этого несчастного отсюда. Если его обнаружат рядом с могилой, то просто снова столкнут в яму и оставят умирать. Хоть я и падальщица, пусть привыкла иметь дело с мёртвыми, а всё-таки ценила жизнь и не собиралась отступать там, где могла бы помочь.
Я вскочила на ноги, расстегнула плащ и бросила на землю, а мешок снова закинула на плечо. Осмотревшись по сторонам, выбрала путь отхода: в противоположной стороне от Тракта темнел сад – судя по тому, что деревья были невысокими и кряжистыми – сливовый. Можно было скрыться там, слившись с тенями от деревьев, а потом вернуться к дороге.
Устроив Гавесара на плаще, я скрутила концы и поволокла плащ с раненым в сторону сада. Благо земля тут была ровная, чуть схваченная ночными заморозками, и волочь было не слишком тяжело.
– Хорошо ещё, что ты тощий. – Я попыталась приободрить и себя, и своего случайного знакомца. – Иначе кинула бы прямо у могилы.
Я постоянно оборачивалась. Если бы меня увидели, то, вероятно, закопали бы в соседней могиле, но уже не стали бы никого молить о моём воскрешении.
– С… старуха… старуха Мезге, – выдавил Гавесар.
– Кто такая? Где живёт?
Я говорила тихо и старалась двигаться от одного дерева к другому. Мне было страшно, и где-то в душе я уже жалела, что вмешалась, но умом понимала, что поступила правильно.
– Дальше на север. Самая окраина.
– Если она не убьёт нас обоих, то она мне уже почти нравится.
Гавесар хрипло хохотнул. То, что он стал реагировать на шутки, уже можно было назвать хорошим знаком.
Посыпал мелкий снег, и это меня настораживало: на белом покрове две чёрные фигуры тут же заметят, но мне, конечно же, хотелось верить, что все здравомыслящие люди уже спят и не выглядывают из окон.
– Левее, – прохрипел Гавесар, когда мы пересекли сливовый сад. Даже мои привыкшие к тяжестям руки уже ныли от напряжения, а плащ, насколько я могла разглядеть в лунном свете, промок от крови раненого. Мою голову пронзила дерзкая мысль: что, выходит, Ферн зря учил меня ворожбе? Почему я должна тащить на себе Гавесара, может, лучше сделать так, чтобы он сам пошёл?
Наверное, на меня накатила какая-то неестественная бравада, что настигает обычных людей во время хорошей попойки. Я не была пьяна, конечно же, но ощущения, захватившие меня, были очень похожими.
За садом обнаружился ветхий сарай, который мог бы надёжно укрыть нас от взглядов. Я остановилась там, бросила углы плаща и подышала на свои руки, согревая их.
– Кто ты? – спросил Гавесар. Удивительный человек: его могли бросить вдали от жилищ, раненого и беззащитного, а он захотел задать именно этот вопрос.
