– Это не твоё!
– Стало быть, твоё?
Я вскочила на ноги и требовательно протянула руку.
– Раве, отдай мне мои вещи.
Раве, облизав палец, пролистал рисунки, рассматривая каждый со смесью жадности и отвращения на лице.
– Голые нечистецкие девки. Спереди перси, сзади – кости. Думаю, лучше подарить эти рисунки солдатам, будет больше пользы.
Подойдя ближе, я различила запах хмельного. Теперь мне стало ясно: Раве был пьян.
– За эти рисунки я выложила немало ликов. Если ты испортишь их, я буду вынуждена просить компенсации. Что тебе скажет царь, если ты впишешь новую статью расходов в прошение?
На миг Раве будто растерялся, и я поняла, что попала в точку. Он опасался Сезаруса и хотел сделать всё, чтобы добиться его похвалы. Я подняла руку выше, показывая, что жду рисунки обратно. Раве замялся и неохотно вложил бумаги мне в ладонь. Я спешно спрятала своё сокровище за пазухой, мысленно содрогнувшись: что было бы, если бы он их повредил? Вряд ли я оставалась бы такой спокойной.
– Ты рылся в моих вещах. Зачем?
– Чтобы понять, кто ты, Ивель.
Я криво улыбнулась.
– Ты знаком со мной сотню лет. И не знаешь, кто я? Богатая дочка Лариме. Сестра Лагре. Падальщица.
При упоминании имени Лагре лицо Раве болезненно скривилось. Мне и самой стало труднее дышать. Я решила воспользоваться этим и напомнить то, что успела невольно услышать.
– Лагре не хотел войны, Раве. Мы идём не воевать, а нести мир. Доносить до людей, что можно жить иначе и забыть старые дикарские верования. Показать, что можно быть с нами заодно.
– Ты сама веришь в это?
Голос Раве стал хриплым, и командующий устало опустился на ковёр, придерживаясь за стол. Я встала со стула и села рядом.
– Не наломай дров. Я знаю, тебе непросто – Сезарус назначил тебя командующим после… – Я сглотнула вставший в горле ком. – После того как Лагре…
Раве понимающе кивнул и положил голову мне на плечо. Запах хмельного стал ещё сильнее.
– Не говори об этом, Ивель, – попросил он.
Замявшись, я провела рукой по его чёрным кудрям.
– Не руби сплеча. Будет ли Сезарус рад, если ты развяжешь войну? Да, ради правого дела, но Ферн мне говорил, что мы не станем навязывать веру силой. Никому и ничего. Будем искать мирные пути.
– И снова ты не веришь, во что говоришь. Вперёд пошли стрелки, Ивель. Они уже нападали на заставы. Чтобы застращать, показать мощь. Но разве мир можно принести с оружием и в железных латах? Что ты видишь, Ивель? Разве тех, кто ищет мирных путей?
Я не знала, что ему ответить.
– Царские советники и главы гильдий жаждут быстрой и кровавой войны, – продолжил Раве, облизнув губы. – Княжества для них – лакомый кусок. Обширные богатые земли, погрязшие во внутренних распрях. Сезарус, может, и наивно верит в мир, но все вокруг него хотят войны, только прикидываясь согласными с ним.
– И что ты будешь делать?
Он зашевелился, удобнее устраивая голову. Я скривилась: не хватало ещё, чтобы на мне уснула пьяная туша командующего.
– Я завоюю Княжества для царя. Что ещё мне остаётся? Миром или войной – но лесные земли станут нашими.
Мне хотелось утешить его, но я не могла. Из-за пазухи виднелся уголок рисунка – нечистецы, страшные недолюди. Как он собрался с ними воевать? А князь-чудовище? Кто знает, какие у него армии? Наше войско не было многочисленным, этого не хватит для масштабной войны. О чём думали советники Сезаруса, когда позволяли ему отправлять столько людей?
– Я буду осторожна, но не перестану изучать могильники. Если тебе это мешает, я могу уйти. Я… я ворожу, Раве, ты прав. Учусь исцелять и… Как же странно это говорить. Учусь поднимать мёртвых. Ферну это нужно, чтобы люди уверовали в Милосердного со всей истовостью верящих сердец. А мне… Если бы Лагре вернулся, Царство обрело бы командующего, которому всё по плечу. Который, уж извини, не станет напиваться из-за навалившихся трудностей. А я обрела бы свободу, которую у меня могут вот-вот отобрать. Так вот, Раве.
Раве поднял голову и посмотрел на меня долгим взглядом. В покрасневших глазах плескался страх.
– Лариме, что ты творишь?
Я передёрнула плечами.
– Вскрываю могилы и пытаюсь поднять мёртвых. Те, кто отмечен Морью, легче отзываются на ворожбу. Поэтому я здесь.
Раве вскочил на ноги, пошатнулся, но устоял, ухватившись за край стола. Пустая бутылка, звякнув об стол, упала на пол.
– Что ты о себе возомнила?! Поднять мёртвого? Воскресить Лагре? Ивель!
Я вдруг подумала: Раве – командующий царя. Если Лагре вернётся… конечно, это звучит маловероятно, но если мне удастся… Раве лишится своего новоприобретённого титула. Что, если как раз-таки воскрешения Лагре он боится больше всего? И… вдруг попытается избавиться от меня? Я покосилась на стол: там лежал длинный кинжал. Ещё один висел у Раве на поясе. Невольно я сделала шаг назад.
– Раве, я ведь даже не знаю, получится ли у меня.
– Но ты пытаешься! Этого достаточно, чтобы привести… Да будь оно проклято, я даже думать не хочу о том, к чему нас приведёт эта твоя ворожба! Не суйся к смерти, Ивель! Ты не Милосердный, не тебе исцелять и возвращать к жизни. Тебе правда лучше уйти. Прости.
Слова Раве задели меня, но всё же не так больно, как я ожидала. Что ж, командующий не обязан терпеть ту, кто навлекает на войско сомнительную славу.
– Мне следовало сразу сказать тебе. Ты прав.
Резко встав, я вышла из шатра, прошагала мимо ужинающих солдат, приветствующих меня по-доброму сальными шутками, и нырнула в свой стряпчий шатёр. Вещей у меня было немного, большинство и так находилось при мне. Забрав мешок, я побрела прочь, не обращая внимания на удивлённые оклики.
Пока я разговаривала с Раве, с севера успела найти тяжёлая туча. Потемнело настолько, что отправляться на могильники сейчас не было смысла. Нос кололо холодом, слякоть под ногами сковало морозной коркой, и единственный путь, который оставался для меня открыт, – это путь в старый добрый кабак.
Глава 7. Цена раздумий
Князь
Трудно поверить во что-то, пока сам этого не видишь. Наверное, я недооценил важность Пеплицыных слов и её соглашения, в которое она пыталась меня втянуть. Что за интересы у Царства могут быть в Княжествах? Понятное дело, обширные и дремучие земли способны соблазнить многих, тхен Алдар и сам показал, что имеет на них зуб, но по рассказу Пеплицы выходило, что не земли нужны царю Сезарусу, а наша вера. Чего ради заставлять народ верить в новое и чуждое? Мне всё это виделось непонятным и необоснованным, лишённым здравомыслия. Оттого я медлил, не давал сразу Пеплице ответа.
