Осторожно поднявшись и потянувшись, я подошла к оконцу, закрытому золотистыми стёклышками в частом переплёте. Солнце садилось: круглое, красное, пожаром плясало на луковках святилища Золотого Отца.
Дверь скрипнула, я отпрыгнула от окна и запоздало поняла: меня нарядили в красивое платье, но ничего, чем я могла бы защититься, у меня не было. Единственное, чем я могла бы постоять за себя в опасности, это ослабевшие после ворожбы руки.
Князь вошёл в опочивальню, и моё сердце опасливо сжалось, но я немного успокоилась, когда увидела, что он ступает осторожно, словно входит в клетку к пугливому зверю. Я сжала ладонью кружку с недопитым настоем – хотя бы смогу ударить в голову, если придётся.
Князь молча сел в кресло. Я могла ошибаться, но мне казалось, что вид у него был виноватый.
– Пришёл посмотреть, жива я или нет? – шикнула я.
Князь медленно качнул рыжей головой.
– Пришёл извиниться.
– Что ж, я жду.
– Я виноват перед тобой, Ивель. Прости, что был зол. Не представляю, что было бы, если не ты.
Глубокий голос князя дрогнул, это я точно могла сказать. И моё глупое бабье сердце тоже если не оттаяло, то стукнуло лишний раз. Я поставила кружку на место, но ближе подходить не стала.
– Что там твой сокол?
– Очнулся, узнал меня. – Князь улыбнулся, так тепло и устало, что я, наконец, начала понимать, насколько ему важен был зеленокожий сокол. Огарёк. – Пусть не жёлтые глаза, а видит ими. Это главное. Благодарю тебя, Ивель.
– Тогда отблагодари свободой.
Князь хмыкнул и повёл рукой.
– Ты в моей опочивальне. Здесь пленникам не место, только гостям.
Меня кинуло в жар, на миг во рту снова стало солоно. Вот как, значит. Отчего-то мне подумалось, что княжеская опочивальня – всё равно что темница. Владения этого жестокого, яростного человека. Здесь я могла забыть о безопасности – и ох, как же мне не хватало доброго тонкого ножа! Одно грело душу: пусть даже он задушит меня, а всё же сам ненадолго переживёт.
Увидев моё смятение, он смягчился.
– Что ты, Ивель. Не думай, что я запер тебя здесь. Просто решил, что предоставить тебе собственные покои будет первым шагом к примирению. Я велел отнести тебя к себе и оставил надолго одну – разве не показал, что каюсь и доверяю тебе? Не дичись. И не думай обо мне дурного.
– Не стану.
«Потому что уже передумала о тебе всё дурное, что только может прийти в голову. И сделала всё, что могла».
Князь снова улыбнулся – кривоватой, пусть и искренней улыбкой. И тут я поняла: он пьян.
– Вот и славно. Славная Ивель.
Мои ноги ещё были слабы, и я присела на кровать. Мы с князем замерли в неловком молчании, глядя друг на друга: я – с опаской, он – с интересом.
Дверь снова отворилась, нам принесли перепелов, пирогов и вина. Это было очень кстати, потому что я чувствовала, что после ворожбы мне просто необходимо хорошо поесть и выпить чего-то крепче липового отвара. Как и положено, князь первым откусил и отпил, демонстрируя, что угощение не отравлено. Я пересела на другой край кровати, с которого было удобнее дотянуться до стола.
– Мы говорили об этом… Но скажи ещё раз, насколько твоя семья дорога Сезарусу? – спросил князь.
Я неопределённо пожала плечами и отломила перепелиную ножку, украдкой глядя, как ест князь: без приборов, отщипывает куски мяса и прямо пальцами кладёт в рот. Мне тоже было не привыкать к простым бесцеремонным трапезам, а всё же до последнего думала, что в тереме нужно следовать хоть каким-то приличиям.
– Сама не знаю. Он ценил Лагре, это правда. А обо мне, вероятно, и не знал. – Я горько хмыкнула. – Дочь-падальщица – не то, чем можно гордиться.
– Я бы гордился, – ответил князь.
– У тебя нет детей?
Отчего-то я захотела, чтобы у каждого моего ответа была соответствующая цена. Всё равно князю скоро придёт конец, а так хоть узнаю о нём что-то любопытное.
– Нет. Ни жены, ни детей. Ты и сама, верно, слышала. Оттого и не любят меня соседи – князь, да не князь. Не понимают и злятся. Но я на них не злюсь в ответ. Люди глупые, а на глупых нельзя держать зла.
– Так отчего не женишься? Разом часть бед отвадишь.
Князь снова улыбнулся, на этот раз – грустно.
– Не нашлась ещё та девка, что мой терем к рукам сможет прибрать.
– Может, тебе нужна та, которая не приберёт к рукам, а вдохнёт свет и тепло? Вон мхом стенки поросли – сюда бы чернавок согнать, а к ним – добрую хозяйку.
Князь хохотнул. Я тоже издала смешок, отпив ягодного вина. Мне подумалось, что этот странный разговор может даже стать приятным.
За окном смеркалось, и князь сам зажёг свечи. Он двигался быстро и бесшумно, как тень, и я невольно засмотрелась на него, на этого странного красивого иноземца. Опочивальня наполнилась мягким рыжим светом, и сразу возникло ощущение защищённости. Я по-прежнему была настороже, но вино чуть притупило чувство опасности, и мне это не нравилось.
– Как ты видишь, я сам вдыхаю в свой терем свет и тепло.
Он повернулся ко мне, и в моей груди что-то сжалось, словно подействовала неведомая ворожба. Вблизи князь, как ни странно это признавать, меньше походил на простого человека. Было в нём что-то, не поддающееся разгадке.
– Ивель?
Наверное, я слишком долго молчала и просто разглядывала его. Оклик князя вернул меня к действительности, и я поспешила отвести взгляд.
– Если ты хочешь отдохнуть, я снова погашу все свечи и оставлю тебя.
Ещё до того, как я поняла, чего на самом деле хочу, я мотнула головой.
– Нет, не нужно. Останься.
Глупо, как же глупо! Это его терем, его опочивальня, и не в моей власти позволять ему остаться. Князь тоже это понял и усмехнулся уголком рта, но не злорадно и без издёвки.
– А я ведь останусь, – сказал он тихо и весомо.
Мне было бы проще себя оправдать, если б я знала, что что-то подмешали в вино. Но вино было самым обычным, пусть и невероятно ароматным, и то, что я сделала после, совершенно никак нельзя было извинить.
Князю конец – если не пришёл, то очень скоро придёт. Я понимала это так же ясно, как и то, что передо мной стоял красивый, сильный молодой мужчина, искренне желающий извиниться. Быть может, он замышлял против меня что-то дурное и страшное, но в тот момент смотрел на меня с лаской и жаром. Я давно не получала таких взглядов от мужчин: после того, как не стало моего Аркела, я предпочитала отворачиваться, заранее зная, с какими мерзкими улыбками на меня смотрит мужичьё. Но князь был вовсе не таким. И на какое-то время я даже пожалела, что отправила того мальчишку с письмом.
Я сама потянулась к нему: подошла ближе, осторожно тронула щёку, покрытую рыжей щетиной. Только сейчас я, наконец, разглядела, какими были его глаза: серыми, без болотного или голубоватого оттенка, без коричневых крапинок вокруг зрачков – глухо-серыми, как камень или плотная завеса дождя.
