Лёля меж тем зябко поежилась, обхватила себя руками и спросила:
– Может, пойдем уже?
Федя вытянул из своего рюкзака толстовку и протянул сестре.
– На. Не растяни только.
Лёля смерила его презрительным взглядом.
– Дылда у нас ты, а я XS ношу.
Илья с интересом потыкал и зарядник, и монетки и вынес вердикт:
– Выброси ты эту ерунду нафиг. Тебе и заряжать пока ничего не надо.
Вовка вспыхнула, припомнив, как Лёля вышвырнула ее телефон в окошко, но тут же себя одернула. Не время для дурацких обид. Глупо или нет, но подруга пыталась ее защитить.
Отыскав на дне рюкзака ключи, она покидала все свои пожитки обратно, а зарядное устройство оттащила за провод до ближайшей мусорки.
– Все равно вернется, – пробормотала она, возвращаясь к друзьям.
Монетки Федя тем временем скинул на газон.
– Может, прорастет что, – прокомментировал он. – Ну, идем?
При ближайшем рассмотрении город оказался еще тише, чем им показалось. Кое-где горели окна, мерцали отблески телевизионных экранов, светились красно-оранжевые занавески. В витринах попадались непогашенные даже на ночь неоновые вывески: «Краснокумский текстиль», «Книги, канцтовары», «Электроника 24». Не так уж и «24», подумалось тут же Вовке, если внутри темно…
Меж тем по крайней мере половина магазинов была заколочена: запыленные окна, грязные вывески, обколупанные, давно не крашенные двери и выцветшие «часы работы в праздники». Какие еще праздники к концу лета… Пятиэтажки тоже выглядели странновато. Кое-какие балконы смотрелись вполне живыми: заваленные старыми велосипедами, лыжами и санками, они словно пытались друг друга перехвастать – у кого хозяин активнее. А некоторые подъезды щеголяли битыми стеклами, черными дверными проемами и щедрой росписью граффити. То тут, то там мелькали фонари, и Вовку передернуло. Правда, все они были обыкновенные черные, в крайнем случае, серебристые, но она так и замирала, вот-вот ожидая увидеть среди них зеленый.
– Да тут полгорода съехало, – прошептала Лёля. – Целые подъезды брошенные стоят…
– А вон целый дом, – Федя указал на пятиэтажку, стоявшую на углу. В ней не горело ни одно окно.
– Почти город-призрак, – присвистнул Илья.
– Да ну, – отозвалась Вовка, только бы не топать по гулкому асфальту в тишине. – Город-то маленький. Работы, наверное, совсем нет. Вот и разъехались.
Илья хмыкнул.
– Чья квартира, напомни?
– Бабушкина.
– А чего она в свое время к вам не переехала?
– С папой не ладила.
– М-да. Я бы на ее месте поладил.
Вовка пожала плечами. Она мало знала о бабушке – в присутствии папы мама о ней почти не упоминала. Даже по телефону с ней поговорить уходила в другую комнату.
Они повернули, наконец, направо и вышли на Светлую. Вопреки названию, улица была узеньким темным проулком, над которым горела одна-единственная лампа.
– Нам нужен дом семь, – объявила Вовка. – Вот он.
Седьмой дом оказался такой же пятиэтажкой, какими был заставлен проспект: бурый, в залатанных трещинах, наполовину живой. Кое-какие окна были заколочены, кое-какие щерились битым стеклом, а рядом как ни в чем не бывало светились желтенькими занавесочками обитаемые квартиры.
– Ну что, идем?
Вовка шагнула к первому подъезду. Повеяло жасмином, полетели под ноги лепестки. Запах был приятный, летний, и полузабытые людьми дома, глядевшие с обеих сторон улицы на непрошеных гостей, как будто отступили.
Вовка сунула телефон обратно в карман и там же нащупала горячую монетку. Опять жетон вернулся, какой настырный. Ну, если уж так хочет, пусть остается…
Илья остановился у поэтажного списка квартир.
– Нам какая нужна?
– Четырнадцать.
– О, так мы на месте. Это тут. На пятом.
Ключа от домофона на связке не нашлось, но какой-то хулиган снял с двери доводчик, и створка стояла незахлопнутой. Они гуськом прошли в подъезд и, переступая через обертки и битое стекло, поднялись по лестнице на самый верх. Свет не горел ни на одном этаже. Телефонным фонариком Илья подсветил пластиковую табличку с номером четырнадцать, и Вовка выдохнула.
Может, стоило сначала поискать тот ржавый кусок железа? Но на улице тихо, там явно никого – и ничего. Да и зачем бы Джинн намекал на бабушкину квартиру, если бы не хотел, чтобы Вовка пришла именно в нее?
Она выдохнула и вставила ключ в замочную скважину.
– Переживаешь?
Илья положил ей руку на плечо.
– Не дрейфь, – с другой стороны ухмыльнулся Федя.
– Нет там никого, – буркнула Лёля. – Не трясись так.
А Вовка и сама не знала, что лучше: чтобы квартира оказалась пустой или чтобы внутри все-таки кто-то был?
Коридор встретил затхлым, спертым духом давно не тревоженного жилища и застарелым, будто въевшимся в сами стены, запахом лекарств. Заскрипел под ногами паркет, дохнуло пылью, на волосы осела паутинка.
Федя ощупал стену при входе и щелкнул выключателем. Вспыхнул свет.
– А электричество откуда? – удивилась Лёля. – Квартира же вроде нежилая.
Вовка только нервозно пожала плечами. Может, Джинн платит?
На кухне с изводящей монотонностью капал кран. В сушке стояли неубранные тарелка и блюдце. Со стола, прикрытого клеенкой, смотрели старенькие, давно остановившиеся часы. В ванной чернело какое-то пятно, но, когда над зеркалом загорелась лампочка, оказалось, что это всего лишь ржавчина. В кладовке Вовка нашла шубу, два пальто, коньки со ржавыми лезвиями и целую батарею пустых банок для варенья. По паркету в коридоре тянулась цепочка свежих следов – Вовкиных. Так отчетливо пахло нежилым, давно покинутым помещением, что ее невольно взяла тоска.
Здесь никого нет.
Только вот в спальне Вовка встала как вкопанная. Она не успела еще зажечь люстру, и в комнату протягивались только неверные желтые полосы из коридора. Рисовались в полутьме силуэты кресел, дивана, комода и торшера с округлым абажуром. А в дальнем углу, докуда свет не доставал, стояла фигура.
Чего только Вовка ни навоображала за ту томительно-долгую секунду, которую она провела, судорожно вглядываясь во мрак!
Джинн?
Бабушка?
Папа?..
Но щелкнул выключатель, вспыхнула над головой лампочка в желто-розовом плафоне, и фигура превратилась в портняжный манекен. На нем пылилось бесформенное платье, а весь угол прямо за манекеном занимала огромная швейная машинка под колпаком, прикрытым салфеткой.
Никаких Джиннов.
И родителей тоже.
