– Ты, следовательно, поехал к родне в Акк и там узнал о…
– О секте? Нет, не там. До этой дыры я так и не доехал, – Ребус скривился в отвращении и грохнул коробком над ухом, но тут же вспомнил что-то приятное, и лицо его посветлело.
«Забавно, – подумал Дитр. – Когда только познакомились, рожа у него была как мрамор. А едва почувствовал себя в тепле, начал гримасничать».
* * *
По данным Леары, семья Сирос проживала в поселении со странным названием Чистая Коммуна. Особой визой самого Улдиса ему добыли билет и усадили в третий класс.
С войной всё перемешалось. Третьим классом ехали и зажиточные горожане, и безрукий солдат в вечном увольнении, которого всю дорогу поила дама в чиновничьем мундире, бородатые всемирщики, работяги, глашатаи – все и всё на свете телесном.
Места были только сидячими, спать пришлось, откинувшись на спинку лавки, спрятав бумажник и папиросы под рубахой, чтобы не стянули. Он проснулся от заботливого воркования дамы, которая на гралейском распекала его, что не укрылся, и подкладывала ему под голову какой-то валик. У дамы имелось четверо совершенно не похожих друг на друга ребятишек (все наверняка от разных мужчин) и вдовья серьга в ухе. Господин при ней, судя по всему, был не мужем, а всемирным поверенным, на которого оставляют семью уходящие на войну люди, – Береговым, как рассказывал дядя Веллог.
– …совершенно один, разве так можно – в такое время! Хоть бы укрылся, хоть бы…
– Не пугай парня, Даинна, – хмыкнул мужчина, – взяла и разбудила. Может, он сном борется с голодом. Есть хочешь, красавец? Нет? Тебе надо есть, не для того старались твои родители и их родители и десятки поколений их предков, чтобы ты был тощим. Ешь давай.
Его опекали до конца поездки, и Рофомм, который с сородичами, кроме Веллога, доселе не водился, не понимал, зачем и почему. У него спросили лишь имя, и, когда он ответил, дама с Береговым переглянулись, а дети уставились на него как на фейерверк. Дама запричитала, что страшные времена наступили, раз уже за породистыми детьми нет никакого присмотра, а мужчина спросил, куда он едет один. Рофомм, вытащив карту, принялся искать поселение Чистая Коммуна, водя пальцем где-то у границы.
– Это тебе через Марил добираться, доедешь, а оттуда пешком, – наставлял его мужчина. – Странное какое-то название у этого места, да, Даинна?
– Какое-то неправильное, – она поёжилась.
Он не понимал, почему ему надо идти пешком, но, когда возница затормозил на площадной остановке посёлка Марил и заявил, что дальше он не поедет, Рофомм взбесился.
– Я вам плачу до Чистой Коммуны, туда и везите!
С чего б я должен тащиться несколько десятков сотнешагов в гору?!
– Ваше племя не любит лошадей, и ты это лучше меня знаешь, парень, – артачился кучер.
Рофомм попытался выпрыгнуть из открытой повозки прямо на козлы, чтобы отобрать у кучера вожжи, и грозил, что сейчас придушит его волю, если сам не поедет. Из приземистых, изящно декорированных зданий на маленькой площади выходили люди в кафтанах, наблюдая эту сценку, а сидящие на террасе ресторана господа оторвались от холодной бурлящей воды, косясь на остановку, где ругались кучер и пассажир.
– Поезжайте-ка отсюда скорее, – скривившись, сказала какая-то дама, прикрываясь от солнца зонтиком, – ваше животное воняет.
– Я ему и говорю, чтобы ехал, мне вообще сюда не надо, – заявил Рофомм, пнув ногой по бортику экипажа. – Давайте, трогайтесь!
– Чтобы тварь гадила на наших улицах? – возмутился кто-то. – Нет уж, пусть едет обратно, это конечная остановка. А вы сам дальше идите.
– И сколько я должен идти? – зло прошипел Рофомм. – В горы и по солнцу – полчаса, час? Мне надо в Чистую Коммуну.
– В вашей телесной форме, – протянул один из людей на террасе, – минут двадцать. Я могу подняться и попросить для вас средства от солнца, чтобы вы не сгорели или, чего хуже, не нахватались веснушек, хотите?
Рофомм, устав препираться, понял, что тут этих ненормальных слишком много и, бросив ассигнацию кучеру, выпрыгнул из повозки на тёплый от северного солнца булыжник. Люди разглядывали пришлого юношу, пока кучер торопливо разворачивал экипаж. Смотрели они без враждебности, но с интересом. «Не чужак», – наконец понял Рофомм. Как и для той семейки в поезде – он не чужак. Или не такой чужак, как для остальных. Ему было от этого неловко, он думал, что в совершенстве овладел искусством быть посторонним.
Душистый воздух цветущего края незримо поблёскивал кругом и внутри, тут царила какая-то ленивая завороженность. Солнце маслянистыми мазками оседало на густых волосах дам, которые они все как одна носили распущенными, мужчины носили шейные платки расслабленным узлом, а сидели они, вытянув ноги.
– Зачем вам в Чистую Коммуну? – спросил какой-то господин, выдыхая папиросный дым в сторону сиреневого куста. – Там живут снедаемые душевными изъянами люди – явно не вашего сорта.
Господин разглядывал его пристально, с таким лицом Джер выбирал себе карандаши.
– Еду к родственникам, – коротко ответил Рофомм, гадая, принесут ли ему обещанную мазь от солнца или то была простая любезность.
– И какие у вас там могут быть родственники? – господин усмехнулся, следом за ним хохотнули и другие. – Какая чушь – чтобы у кого-то из наших там были родственники!
– Семья Сирос, – ответил Рофомм, и господин вздрогнул, больше не улыбаясь. Лицо у него помрачнело, и Рофомм вдруг подумал, что всё же некоторые соплеменники жутко похожи друг на друга – как он, к примеру, на этого господина. – Что? Вы их знаете?
– Как вас зовут? – тихо и отчётливо осведомился господин, поднимаясь со стула. Он был высокий и, даже когда спустился с террасы, смотрелся поразительно высоким. – Рофомм, – ответил он, против воли ощущая чужое дребезжащее волнение.
– А фамилия? Ваша фамилия Сирос, так?
– Нет, Ребус.
Господин молча подошёл к нему, переглянувшись с соседями, наблюдавшими эту сцену. Вёл он себя совершенно бесцеремонно, когда приблизился совсем вплотную и ощупал пальцами его лоб и край шевелюры. Рофомм в кои-то веки и не подумал возмутиться. Господин был не груб, он не хватал его как охранного кота на выставке, в его прикосновениях было что-то иное.
– Сколько лет?
– Четырнадцать.
– Да, верно, четырнадцать, – пробормотал господин, проведя рукой по его плечу. – Ещё вырастешь. Не мог бы ты… – он притронулся к его подбородку, и Рофомм понятливо повернул голову в профиль. – Да, вот так.
Господин провёл пальцем по спинке его тонкого носа с горбинкой, потрогал волосы на висках, откинул за уши, пробормотав что-то про варкских цирюльников, которые не умеют нормально стричь и вечно закрывают уши, притронулся к ушной раковине. Затем взял его за руку и принялся разглядывать тонкую белую кисть от запястья до кончиков пальцев, на которых виднелись следы чернил.
