– Сафл, вы в порядке?! – она стала трясти его за руку. – Ответьте мне!
Он хлопнул глазами и принялся спешно подниматься. Не вымолвив ни слова, он отряхнул тальму и, испуганно поглядев на Эдту, умчался. Та так и осталась сидеть на корточках, тупо перебирая пальцами. Время встало перед ней слепой стеной, она ничего не видела. Что, как и зачем следует делать, она не знала. Видимо, придётся действовать, как и всем простым людям.
Заводь пустовала, и лишь несколько лодок, которые хозяева оставили в надежде на будущий ветер, скелетами голых мачт покачивались у берега. «Ядовитого» среди них не было, Рофомм, видимо, распорядился убрать его обратно в эллинг. В эллинге свет не горел, но дверь, по счастью, не была заперта.
– Зиромма! – крикнула она. – Где ты?
Что-то продолговатое попалось ей под руку, то была колба керосиновой лампы. Оранжевый круг неясно осветил заваленное парусиной и верёвками помещение. Спотыкаясь на мотках такелажа и опираясь на борт лодки, женщина бестолково рыскала взглядом по оранжевой темноте.
На первом этаже её не было, не было её и на чердаке, где можно было спать. Оставалось проверить саму лодку с её крохотной каютой, где можно было спрятаться от непогоды.
Подобрав юбки, она забралась по лесенке на транец, поставила фонарь на кокпит и заглянула в каюту, стоя на коленях. Бледное до серости, как дешёвый воск, лицо девочки повернулось к ней пустым черноглазым пятном. Она сидела на дне каюты, обхватив колени ладонями, вокруг были свалены книги, которые она так и не стала читать.
– Пошли, – Эдта протянула руку. – Мне очень нужна твоя помощь. Да и поживёшь в доходном доме, там неплохо. Много хороших девушек, весело. Пойдём.
Девушка чуть прикрыла короткими чёрными, как у брата, ресницами стеклянно блестящие глаза. Узнавала она её или нет, Эдта не понимала и все так же протягивала руку, ожидая ответа. И она ответила:
– Зачем?
* * *
Огла Кеа пребывала в совершеннейшем восторге. Она читала о случаях массового безумия – когда в Гоге люди бросались в пляс и утанцовывали целыми городами в холодное море, а в Принципате как-то раз День Высоты вместо традиционной оргии обернулся бойней. Она тащила бывшего сокурсника за шкирку по едва освещённом дорожкам, принюхиваясь к редким всплескам чьей-то боли. – Терпеть не могу мужиков, которые преследуют бывших жён и любовниц, – приговаривала она ему на ухо. – Правильно говорят, что гралеец даже после смерти от тебя не отстанет.
– Ты чего тут делала? – шикнул он на неё через плечо. – Следила за мной аж до самого Кампуса?
– Ну да, – невозмутимо ответила полицейская докторша. – Я, по правде говоря, шла к тебе домой, но увидела кое-что… внутри тебя. Осторожнее! – воскликнула она, когда на них упал бормочущий студент, буквально выпал из темноты.
Дама схватила Рофомма за рукав и потащила по скользкому булыжнику. Быстрым шагом идти было минут десять – десять минут сквозь хмурую темноту. Редкие фонари съедал туман. Одинокими столбами, то ли пьяными, то ли обезумевшими, по радиусам пошатывались студенты, кто-то всхлипывал бесполо и визгливо.
– Зачем? – сказал кто-то, и рука схватила его за край кафтана.
Рофомм затормозил и обернулся. До жути спокойное лицо студента белело телесностью, но там, в запределье, не было оно более лицом. Личина шла волнами, словно была коконом, из которого вот-вот вырвется что-то нездешнее, алчное и враждебное.
– Зачем? – повторил молодой человек, и из края его рта полезла тонкая извивающаяся нить.
– Пошли, пошли, пошли, – твердила Кеа, рванув его на себя.
Они держались подальше от прохожих, а те, кто встречались им на пути, медленно поворачивались и шагали к ним. Их не преследовали, но за каждым поворотом они боялись наткнуться на очередного одержимого, который будет покрепче того парня.
– Поезда ещё ходят, – облегчённо выдохнула она, взглянув на часы на станции лёгкой железной дороги. – Залезай.
Они плюхнулись на холодные скамейки, в вагоне были лишь какие-то девчонки, судя по всему, с отделения репутации. Кеа без разрешения полезла к нему в карман за портсигаром, Рофомм невозмутимо протянул ей зажжённую спичку.
– С тобой ведь не то, что с ними, – как ни в чём не бывало продолжила Кеа прерванный разговор. – Ты заметил эти штуки? Я впервые увидела их в Административном Циркуляре, в тот день, когда случились беспорядки. Мощное было дерьмо. Я хотела привести тебе одержимого, но, когда всё кончилось, он свалился без чувств, у него кровь шла из носа и из ушей, умер уже в реанимации. А теперь я вижу подобное каждый день – массово. Очень хорошо вижу…
– Ты всегда хорошо видела тьму, – одобрительно кивнул он. – «Здравствуй, сумрак, друг мой старый…»
– «…К тебе шёл я благодарный. Ведь мой сон сплошен тобою, весь мой взор пронизан тьмою», – допела она. – У тебя особенная тьма, Ребус. Я увидела, когда ты выходил из дома, оставив там своего кота. Ты ничего не делал, но внутри тебя словно что-то накалялось, – и сейчас я поняла что. Ты знал, что она якшается с этим мужиком? Шёл убить?
– Не понимаю, о чём ты, – Рофомм невозмутимо улыбнулся, поглядев за бортик вагона. На реке, что странно, тумана было меньше, можно было даже различить плывущие по ней предметы. Один из них явно был не очередной корягой, понял он, прищурив свои зоркие глаза. – О, что это там? Огла, гляди, там утопленник!
Студентки, заслышав их, вскочили и завизжали, Рофомм злорадно усмехнулся. На отделении репутации учились, по слухам, самые бесстрашные девушки, и забавно было наблюдать, как они пищат, словно обычные цветочницы. Кеа смотрела на него до отвратительного изучающе.
Она утащила его в своё логово в Администрации. Она, палач Терлецес и один из местных коронёров свили себе гнездо в морге – один анатомический стол, два письменных, уменьшенный приборчик душескопа на один палец, который они выпросили у Равилы. Жертв сюда притаскивали ещё живыми, а удобная температура морга помогала дольше держать объекты в бессознании. Но человек на анатомическом столе был уже, очевидно, мёртвым, когда его сюда привезли.
– Тот самый кучер, – объяснила она. – Исследовали возможные телесные нарушения после одержимости.
Заметили некоторые искажения… Ну да ладно. Присаживайся, чувствуй себя как дома. Налить тебе?
– Нет, – спокойно ответил он. Сегодня ему не хотелось ни алкоголя, ни эритры. Душа впервые пребывала в странном порядке.
– Ты ведь не просто чудной, Ребус. Я об этом давно догадывалась. Но тогда я не чувствовала… не чувствовала этого. Оно, знаешь… было похоже на тьму в том парне с площади. Жаль, что мне не дали его изучить, ну да ладно. Сущая гадость, я такой даже в бывшем муже не видела.
Кеа два года была замужем за неконтролируемым мерзавцем – зная её вкус на мужчин, Рофомм с Равилой подозревали, что такого человека она искала намеренно. И когда он в очередном помешательстве попытался её зарезать, Кеа, которая была к этому готова, умудрилась заманить его под хлипкий стеллаж и обездвижить. Через несколько минут у неё дома уже были коллеги-полицейские, а через несколько дней он ехал в тюремном вагоне на юг, в приют для душевнобольных преступников. Кеа, со счастливой ухмылкой продемонстрировав суду шрамы от их многочисленных драк, без труда получила развод. Через терц она издала статью о проклятии ревности в «Ремонтнике» и пару заметок в «Схроне», а ещё её приглашали читать лекции будущим душевникам-криминалистам. Кеа любила мужчин, которые любили кровь.
