Из проулка вышла другая женская фигура, и разодранное ухо доктора по привычке дёрнуло болью – и тут же он разозлился, что Эдта шляется по опасному городу пешком и одна. Глашатай тоже её завидела и тотчас же подлетела к ней.
– Есть ещё уши в Техническом Циркуляре! Буквальное Сопротивление приветствует вас, госпожа, – бодро сказала она, снимая заплечный чемоданчик. Девушка достала из чемоданчика тонко сшитый свёрток и протянула Эдте. – Держите! Не забывайте, что значит быть гражданином, а не льдом под их ногами, – она застегнула чемоданчик и закинула обратно за плечи. – Всего правдивого! – она махнула рукой и побежала дальше, выкрикивая в рупор то, чего не мог заглушить даже туман.
Эдта пошла к крыльцу, на ходу изучая брошюрку, а Рофомм сбежал вниз, чтобы ей открыть. Скорее всего, вчера бывшая жена его не видела, иначе бы перепугалась и не пришла сегодня. Эдта же махнула рукой на все, что когда-то увидела наперёд и чувствовала. Всякий раз, когда она ожидала встретить Рофомма на месте очередного бедствия, там оказывался этот Парцес. Стало быть, во всемире что-то сломалось, а Рофомм и впрямь был обычным опустившимся пьяницей и ни для кого, кроме самого себя, опасности не представлял.
– Туманного дня, Эдта, – он отворил дверь. В последний раз поговорили они не очень мирно, и теперь он решил вести себя любезно. – Увидел тебя с крыши.
– Хмурого, – кивнула она, не отрываясь от брошюры. – Что это ещё такое? Какая-то анонимная гражданская организация… – она раскрыла буклетик, Рофомм вместе с ней изучал книжечку, хмурясь у неё за плечом.
«Памфлетный альманах «Клякса»», было написано наверху большими и жирными буквами. «Мы работаем над названием, – напечатали они сразу под первой строкой. – Мы хотели назвать издание „Беспощадный глашатай”, но побоялись быть слишком предсказуемыми. Если следующий номер будет называться иначе, вы все равно узнаете нас».
Там были статьи и карикатуры на злободневные темы, а гибели Министра границ выделили отдельный разворот. Иллюстрация изображала несколько скелетов в мундирах, свесивших ноги с треснутого каменного изваяния Улдиса, лежащего на боку. «Всё, что мы пока что не знаем», говорил заголовок, а текст был рваным, его поделили как список, обозначив цифрой каждый абзац. Информатор из Префектуры говорит, что самокончание было вызвано совокупным и злым контролем чиновнего собрания. В тот же день никто не мог толком связаться с сотрудниками «Точности», хотя массовое закрытие контор из-за тумана началось несколько позже. Пустует место шеф-глашатая полиции, госпожа Леара Листра пропала, а её заместительница, исполнявшая обязанности шефа всего один день, сейчас находится под внутренним разбирательством. Её давно не видели, уж не увезли ли её в Гог?
– Ну и ну, – покачала головой Эдта. – А граждане-то не хотят быть поддаными второго Доминиона. Глядишь, и туман рассосётся. Чистка всё-таки недаром так зовётся, – она закрыла брошюрку. – Вчера я очень устала, – Эдта показала ему стёртые ладони, и Рофомм еле удержался, чтобы не схватить её за руки. – Гребла через реку ночью.
Эдта неплохо обращалась с парусами, но сейчас они были бесполезны, и, даже раскачивая лодку, чтобы наполнить паруса, было невозможно преодолеть течение.
– Что случилось? – почти удивился он. Видимо, он её так напугал, что она не решилась возвращаться по земле. – Ты, верно, и не выспалась после такого. Проходи, пожалуйста. Сварить тебе «одинокой горечи», чтобы взбодрилась?
– Нет, спасибо, просто воды, – она села в зале на новенький диван, который раздобыл Парцес, и принялась доставать из портфеля бумаги. – Я пошла в Кампус за Зироммой, еле нашла её – она спряталась в каюте. С ней… туман. Она мирная, но страшно напуганная. Не хотела вести её по циркуляру, там опасно. Посадила в тузик от «Ядовитого», перевезла через реку, кое-как пришвартовалась у прогулочного причала в Голубом Циркуляре, дотащила её до твоего приюта. Равила ещё не писала тебе?
Она говорила, ты сегодня выходной, но, наверное, ждала, что ты всё равно явишься – хотя бы проведать Парцеса, он должен уже прийти в себя после дурмана…
Рофомм молча поставил на столик стакан воды и уселся напротив неё. Почему-то ничего в нём не ёкнуло, не встревожилось, когда Эдта рассказала про сестру. Раз она в руках Равилы – значит, все в порядке, в порядке. А вот упоминание Парцеса отозвалось какой-то едкой горечью. Если б не Парцес, понял вдруг он, от него бы не ушла жена. Это он притащил в себе тёмную дрянь, что разрушила площадь, это всё он. Но Парцес помог маме, от него шло тепло. Но из-за него ушла Эдта. Думать стало неприятно, и он впервые за долгое время вытащил коробок.
– …чтобы оформить всё у законника… Рофомм, да прекрати же ты! Убери, пожалуйста, спички, – она раздражённо цокнула коготками по столу, он подчинился. – Восемьсот союзных в терц – можешь? Я не хочу выписывать их из наследного фонда Зироммы, будут постоянные ревизии на предмет моей добросовестности…
– Восемьсот – это мало. Столько даже младшие фельдшеры на Больничной дуге не получают. Две тысячи вполне…
– Побереги, пожалуйста, ценности, – она гордо вскинула подбородок, и за высоким воротом мундира показалась её шея. Вот бы снова увидеть всю её статную шею. – Тебе ещё предстоит репатриация. Ты же собираешься, верно?
Он ещё не собирался, но уже крепко задумался. Репатриация «мозгов и крови» была идеей нового Принципа, как и все мечтатели при власти, довольно деспотичного типа. Правда, оммерия Реб-да-Норнеи, которой когда-то владели его предки, находилась не в столице, хотя и близко к ней, как следовало из названия, на побережье. Омма Барлуса из посольства показала ему пейзаж с имением, которое за триста лет, пока линия Ребус находилась в иммиграции, превратилось в весьма живописную развалину. Принципат выделит средства на восстановление, но денег на проведение канализации не предполагалось. Зачем-то заставили подписать согласие на генеалогическое расследование – если с его отцом все понятно, то Лирна Сироса была неизвестного происхождения. Нового Принципа Малдомма Коруса очень заботило происхождение подданных, а то, что Рофомм метис, намекнула Барлуса, ему чести в глазах венценосного родича не делает.
– Уеду, буду барином, – он пожал плечами. – Буду держаться подальше от Коруса.
– Тот ещё демон, – Эдта закивала, и Рофомм вдруг вспомнил, как же хорошо с ней было сидеть по утрам и листать газеты, поливая грязью публичных персон. – Берлар намекал, что Корус… ну, из этих.
«Из этих» могли быть только Джер и его коллеги, Эдту Урномм Ребус научил, что на извращение имеют право только проклятые артистизмом люди. А Корус и без сплетен был жутким человеком – начал своё правление с семейных чисток, выявил браки с явным селекционным мезальянсом и заставил людей развестись, организовав публичные процессы. А ещё лицемерно отрубил головы нескольким любителям своего пола за «преступление против всемирной семейственности». И если раньше Корус ему просто не нравился, то теперь Рофомм вдруг почувствовал тошнотворную, разъедающую сердце ненависть. Вот бы и Его Совершенство так разъело. Пусть ложью своей растворится – где-нибудь в кислоте. Доктор не знал, что в прошлых его жизнях Корусу сильно не поздоровилось от дальнего родственника. Он не успел стать Принципом в первый раз, потому что террорист Рофомм Ребус скинул его в кислоту, да и во второй тоже – принципарная семья после государственного переворота, который устроил Народный представитель Рофомм Ребус, была вынуждена искать убежище в Конфедерации. И хоть доктор Рофомм Ребус знать этого не мог, тень его темнела от ненависти, пока Эдта делилась сплетнями.
