– Как ты собралась вытащить его из клетки? – спросил Дитр. – Ведь он действительно сгорит.
– Что? – охнула Эдта, округлив глаза.
Равила проигнорировала её.
– Не сгорит, если это и впрямь ирмитский огонь. В нем нет зла, он лишь чистая стихия. А зло легко вышвыривается. Не бойся, – добавила она, наблюдая за его встревоженным прищуром. – Я и не такое нутро чистила.
Она снова склонилась над окуляром, продолжая говорить. Извращенцы, взяточники, зависимые – вот у этих всемирный страх, стыд и грязь, что не выскрести, не уничтожив старую личность. Уродства или запущенные проклятия – за это она не берётся. А здесь лишь зараза души – пусть и неуравновешенной, но хорошей души профессионала, мужа, патриота и друга, – стрекотала она свою бодрую тираду.
– Равила, – тихо проговорила Эдта. – Мне нехорошо, в глазах туманно, будто что-то…
– Так выйди, – бросила врач.
– Нет, не телесно нехорошо, а как-то… знаешь… Близко что-то, не знаю что, – ответила чиновница, вставая с дивана. – Дай я его поцелую, вдруг потом… Можно?
– Только иглу из носа не выбей, – милостиво согласилась Равила.
Эдта, ловко нырнув под прибор, наклонила голову чуть вбок и приникла к губам Ребуса сухим и твёрдым поцелуем, как-то отчаянно, словно целовала того, кто больше не очнётся.
– Варкская школа душевного здоровья, – вещала Равила, – делит людей на нормальных и проклятых, а проклятых уже на излечимых, уродов и так далее. Полутонов мало. Гралейская школа душевного здоровья выделяет также и эксцентрию – альтернативную нормальность. Это немудрено, у них вся нация какая-то странненькая. Видели б вы, как Лоннел да Кенфери протирает всё спиртом. А Урномм, да растворится он гордостью всемирной, тот ещё был чудила…
Эдта вдруг вскрикнула и схватила Дитра за локоть. Он смотрел на Ребуса, гадая, не обманывают ли его глаза. Лицо больного краснело, а бледные руки с каждым пальцем под иглой шли волдырями.
– Нащупала и тащу растворяться, – счастливо сообщила Лорца. – Прощай, гниль всемирная! – она впервые взмахнула рукой со сжатым кулаком, словно хлестала воздух невидимой цепью.
Дитр схватил Равилу за руку в тот самый момент, когда на голове у больного загорелись волосы, а из-под халата повалил дым. Равила осоловело смотрела на Дитра, не вполне понимая, что происходит.
Что-то оглушительно звякнуло, и окна в лаборатории осыпались на пол под неведомым напором. В комнату со двора начал сочиться туман, смешиваясь с дымом, что шёл от живьём сгорающего тела.
– Но я же растворила, растворила это, – пролепетала Равила, наблюдая за чем-то немыслимым.
Больше не было ни её, ни комнаты с душескопом. Лишь червивый шмоток разматывал перед ней гнилые щупальца, пульсируя как уродливый свежевырезанный орган. Телесные глаза учёной видели сгустившийся туман, что заволок всю комнату, и труп, распятый под душескопом. Не было больше слышно вони горящих волос и мяса, гнилой клубок вбирал в себя все запахи и звуки, а туман вокруг него вдруг закрутился смерчем.
Равила истошно заорала и упала, запутавшись в штанинах. Дитр пытался отбежать, но мертвецкий канат взвился над ним, свалив с ног. Из кармана у него вылетел хронометр и, раскрывшись, приземлился около Равилы. Не зная зачем, Равила схватила с пола хронометр и тупо вперилась в циферблат. Кнопка для секундомера – у полицейских часто бывают, наверное, для пыток. К Равиле уже ползли гнилые путы, и она попятилась, сжав в кулаке хронометр.
– Починить, починить, дайте мне починить! – затараторила она, но вырвавшееся на свободу зло неуклонно разматывало свои кольца. – Парцес! – возопила она, когда щупальце обернулось нитью, а нить, прекрасно справляясь без иглы, стала пронизывать тело мужчины, выходя с чавкающим звуком из тела, и, делая крутую петлю, летело вовнутрь. Тело стягивалось в местах проколов как тряпичная кукла. Он не кричал, но глаза вылезали из орбит, а пересохший рот раскрылся так широко, что треснул в уголках губ.
А туман густел, питая комок, и тот, вздрогнув особенно сильно, выбросил из себя несколько извивающихся нитей. Они оставляли в телесном следы гнилой серой слизи, у них не было ничего, что напоминало бы живых тварей, но они двигались с вполне определённой целью. Игнорируя горящего человека на столе, жизнь которого уже остановилась, неживые твари потекли по воздуху к Эдте, которая вскочила с дивана, заслоняя руками беременный живот.
«Там спасение», – хихикнула вдруг недействительность, и Равила вздрогнула, поняв, что с ней говорит само всемирное посмертие.
Снова всё возвращалось, как тогда, когда они с Ребусом и Дирлисом искали текст врачебного контракта, только сейчас мёртвые голоса звучали стократ злее, и было их в разы больше, она с трудом могла разобрать.
Ты знаешь, что есть чистота, Равила Лорца?
Отдай себя.
Чистая власть.
Уже не починишь.
– Починю! – выкрикнула Равила. – Я всё починю!
Больше не чинишь. Ломаешь и строишь.
Чистота.
Эдта бросилась к двери, и демон устремился ей в спину, проткнув хребет. Взмахнув юбками, тело упало на пол, а хищные путы резвились над ним в чудовищном пиршестве.
Время чинит. Врач чинит.
Равила вскочила на ноги, уклоняясь от демона. Хронометр у неё в руке тикал уж слишком громко. Тикал. Там, где не было никаких звуков.
Где-то в другом углу комнаты с пола поднималось то, что несколько секунд назад было Дитром. Тварь снова метнулась в её сторону, и Равила отпрыгнула, ударившись бедром о стол. Если она не сосредоточится, она пропала.
Вернёшь ли ты времени чистоту, Равила Лорца? Отдашь ли ты власти исконную серость?
– Да! Да, верну! Я всё исправлю! Я отдаю себя! – закричала она, нажав на кнопку хронометра.
Первое минутное колебание пошло золотой волной. Глазные яблоки у Дитра стали серыми, и в них что-то копошилось – тварь выпускала зрительные щупальца.
Второе колебание нежно прикоснулось к её щеке, а тварь в шаге от него ринулась напролом, но Равила отпрянула, продолжая отсчитывать колебания. Простой механический хронометр тикал в пять секунд на одно минутное колебание, и это было долго, очень долго. С Эдтой покончили, и она поднималась с пола, не используя рук, опираясь на подбородок, как не делает ни единая живая тварь. Четвёртое колебание прошло, когда она повернулась к нему своим одержимым лицом. Её большие и некогда зелёные глаза превратились в копошащиеся комки червивых щупалец, на губах набухли какие-то жёлтые в чёрных пятнах пузыри. Пятое колебание тянулось бесконечно медленно. Равила снова увернулась от твари, но вдруг почувствовала, как скользкие как у гниющего трупа руки схватили её. Прямо перед ней стояло то, что было Дитром, а то, что овладело телом Эдты, терзало одежду на своём животе, где под кожей ходуном ходил чудовищный недоносок. В последнюю секунду, прежде чем схватиться за золотую нить времени, Равила увидела, что прямо ей в лицо летит вдруг раздавшийся огромной пастью конец червя.
