– Но я не беременна, – этим отрицанием очевидного я успокаивала больше себя, потому что мозг отказывался принимать этот факт. Хотя я прекрасно понимала, ведь не маленькая, что после секса бывают дети.
– Точно?
Господи, какой отвратительный вопрос от собственной матери. Я не могу и боюсь на него отвечать не то что ей, а самой себе.
Меня тошнит по утрам, голова иногда кружится и болит грудь, а еще мутит от запахов. Все симптомы того, что я действительно беременна.
Прошел месяц, как я прилетела в Италию, куда сослал отец, куда я сбежала сама в надежде отвлечься, забыть мужчину, который стал моей первой, такой болезненной любовью.
Я совсем не думала головой, когда шла к нему и отдавалась, не оказывая сопротивления. Я хотела сама, хотела его поцелуев, ласк, касаний. Но ведь и он тоже должен был думать головой, ладно я, молодая и неопытная, в эйфории своих чувств и эмоций.
Жаров должен был понимать, что делает. Я отдалась по любви, он взял то, что предложили. Самое обидное – это то, что ему оказалась не нужна моя любовь и невинность не имела особого значения.
– Ну так что?
– Мам, я не знаю.
– Хорошо.
– Хорошо?
– Хорошо, что ты призналась.
Мама села рядом, обняла за плечи, поправила растрепанные волосы, провела по моим мокрым щекам ладонями, стирая воду.
– Но разве ты не должна ругать меня, прочитать нотацию, упрекнуть за загубленное будущее и все в таком духе?
– Зачем? Все уже случилось. И давно это у тебя?
– Думаю, четыре недели.
– Тебя изнасиловали? – Теперь в глазах мамы страх, он передается мне.
– Нет, нет, такого не было.
– Кто отец ребенка? Кто он? Мальчик из университета? Ведь ты не просто так бездумно была с ним ради любопытства?
– Не просто.
– Так я могу это знать?
– Не сейчас.
– Понятно.
Мама о чем-то долго молчала, продолжая обнимать меня за плечи. Честно, не ожидала такой реакции от нее, мы никогда не были особо близки. Эльвира Левицкая постоянно пропадала на съемках, показах, а потом появилось это агентство, и мы совсем потеряли ее. Моя мама была как звезда, прекрасная и далекая.
Но меня всегда восхищала та легкость, с которой она шла по жизни, не боясь препятствий.
– Я плохая мать.
– Нет, что ты.
– Плохая, я знаю. Меня нет рядом тогда, когда надо. У тебя такой сложный возраст, я уже и забыла, что в восемнадцать все происходящее вокруг воспринимается острее и ярче. Первая любовь, случайно сказанные слова, обида, глупости, которые может совершить подросток.
Казалось, что сейчас она говорит о себе, но так сложно поверить, что эта красивая, яркая, успешная женщина могла делать глупости. Кто угодно, но не она.
Мы снова молчим, а у меня язык не поворачивается рассказать все. Это настолько личное и только мое, что я не готова.
Но первая догадка о беременности пришла неделю назад. Я проснулась среди ночи, сердце билось часто, дышать было нечем. Поднялась, отдернула шторы, ночная Флоренция не спала, где-то играла музыка, слышался смех и разговоры.
Я улетала с тяжелым сердцем, но мне казалось, что все мои душевные переживания – сущий пустяк в сравнении с тем, что отец теряет бизнес.
А виновен в этом именно тот мужчина, которого я люблю.
И от которого жду ребенка.
Замкнутый круг.
Догадка о беременности стала настолько ошеломительной, что по спине побежал холодный пот, а все тело сковало страхом. Не тем, что ты можешь чувствовать в момент опасности, а таким, после которого ты не знаешь, как жить.
А еще казалось, что именно с этой секунды уже точно ничего нельзя будет вернуть. Жизнь перестанет быть прежней.
– О чем думаешь?
– Мне страшно.
– Это нормально.
Мама погладила меня по голове, поцеловала в висок, посмотрела в лицо. Она такая красивая, уверенная, сильная. Стильная стрижка, чуть заметные морщинки вокруг глаз. Наверняка она не одну глупую и беременную модель успокаивала.
– Давай сделаем так: ты сейчас умоешься, попытаешься хоть что-то съесть, а потом мы пойдем к одному прекрасному доктору.
– Хорошо.
– Точно?
– Да, мама, точно. И спасибо тебе.
– Спасибо мы скажем Алевтине, твоей бабуле, которая оказалась не такой бдительной.
Я поморщилась, представляя, как она будет причитать, говорить о приличии и поведении девушки. О том, что это клеймо на всю семью и жизнь, словно мы живем в восемнадцатом веке и мне одна дорога – в монастырь.
Милая женщина-гинеколог частной клиники с пышной копной черных как смоль волос долго меня осматривала, улыбнулась, а потом так быстро заговорила по-итальянски, что я совсем ничего не поняла.
Мама кивала, отвечала, женщина писала и снова говорила.
– Мама?
– Все в порядке, дорогая, беременность четыре-пять недель, но, чтоб знать точнее, надо сделать УЗИ.
– УЗИ?
– И сдать анализы.
– Анализы? Что-то не так?
А вот в тот момент я испугалась иначе, не за себя, за ребенка, которому всего пять недель. Было так необычно осознавать именно волнение, а потом уже любовь. Чувствовать, как она зарождается в тебе, и знать, что этот маленький комочек тебя не предаст. Он всегда будет рядом.
Я так благодарна своей семье за то, что помогли мне быть сильной, не отвернулись, не осудили и всего лишь два раза спросили, кто отец моего ребенка.
Не ответила.
Снова не смогла.
Не смогла рассказать все, что было, и главное – имя отца моего ребенка. Как я влюбилась в мужчину старше себя, и как, совсем потеряв гордость, отдалась в туалете для персонала на юбилее отца тому человеку, который уничтожил его.
Господи, до чего я мерзкая и жалкая.
Я должна ненавидеть мужчину, имени которого не могу произнести вслух, но это не так.
– Мама?
– Да, милая.
Мы быстро шли от клиники до агентства, во Флоренции стояла такая же жара, как и дома, только не летал тополиный пух.
– Я не хочу уезжать обратно.
– Тебя никто и не отпустит, ребенок родится здесь. Разве я могу доверить своего внука своей свекрови? Я хоть и была отвратительной матерью, но бабкой буду хорошей.
– Внука?
– Господи, Регина, ты уже начинаешь тормозить, как все беременные. Шевелись, должен приехать Маттео для отбора моделей для осенней коллекции, а эти курицы наверняка не готовы. Пошли быстрее, поможешь мне.
