– Хорошо, там безопасно, монстров не много.
– В смысле – не много, есть разделение территории?
– Мы это давно заметили, эта станция для них как дикий мир, даже невзирая на свое неестественное происхождение, животные есть животные. Мы изучали их, старались понять, откуда это все, как с этим бороться и есть ли лекарство. Но они оказались более доминирующими, нежели люди.
– Откуда они? – Все становится на свои места, наконец-то.
– С другой стороны. Называй это место карантином. Наши ученые что-то сделали, некую заразу или нечто подобное, из-за чего пришлось разделить Вектор на чистую зону и зону карантина. Конечно, теперь все это можно считать карантином.
– Немногое вы могли сделать, да.
– Будто были варианты, словно от нас что-то зависело, когда станция разделилась на две зоны, людям осталось только пытаться протянуть как можно дольше, пользуясь совершенно разными мотивациями.
Странно, но, не будь Нолана, продолжая находиться в одиночестве, я просто мог забыть все словно дурной сон: никто ведь не оспорит мою историю, никто не скажет, что я лгу, а теперь, благодаря голосу человека, мне придется знать все это и помнить всю свою жизнь.
– Боюсь даже представить, какие ужасы пришлось тебе пережить. Но, как бы то ни было, я здесь, чтобы вытащить тебя с Вектора. Ты можешь добраться до уровня администрации?
– Я на мостике. Взаперти, и мне не выйти, – лишь через минуту ответил он.
– Тогда дай свои точные координаты. Я доберусь до тебя, вытащу – и выберемся отсюда.
Я уже на взводе, адреналин, словно лекарство, избавляет меня от страха и сомнений, когда имеешь цель, остальное – лишь временное препятствие.
– Ты не понял – мне пришлось изолироваться, я заслужил это. И я благодарен тебе за твое прибытие ради меня, правда. А теперь разворачивайся и уходи, ты не поможешь ни мне, ни кому либо.
Запись 46
– Не смей этого говорить. Знал бы ты, через что мне пришлось пройти, чтобы найти тебя, и теперь ты смеешь говорить, чтобы я оставил тебя умирать!
– Я понимаю, каково тебе сейчас, после моих слов, но пойми и ты: я не заслуживаю спасения. Из-за меня надежда утратилась и все погибли, я не смог вызвать помощь, я не смог спасти людей, – еле сдерживая злость, словно умоляя понять его, говорит Нолан размеренно.
– Хватит карать себя и быть мучеником, все это напрасно, ведь ни людей, ни время вернуть невозможно. Я здесь, как и ты, и, будь твое желание смерти реальным, это уже случилось бы. Но ты жив, как и я, и будет глупо вот так все оставить.
Я не могу его потерять и не дам вот так все закончить, это словно жуткий кошмар, и, честно скажу, если спасти его не удастся, то я буду жалеть о том, что его смерть не случилось раньше. Дать ему умереть вот так, куда хуже, нежели узнать о его смерти уже после, ведь всегда хочется кого-то обвинить, и при первом случае – это буду я.
– Что бы ты ни говорил, факта это не изменит, Харви. Вместо того чтобы вызвать помощь, я отправил последнюю весть тебе. И это лишь половина греха – я не помог ей. Не помог Эмили, не пришел за ней, не спас от лучшего друга, сошедшего с ума. Она ждала меня, а я просто не пришел – а знаешь почему? Из-за письма, что я отправил тебе, вместо того чтобы бежать к ней, спасти от смерти, мне пришлось остаться. Знать бы мне, почему я это сделал…
Теперь, зная, как все случилось, как брат обрек себя на мучения, я даже готов оставить его умирать и последовать его воле все сильней, что затмевает догматичные понятия заботы и оберегания родного человека. Но все это становится не важно, стоит мне понять одну простую вещь: я – не он. Слишком много смертей и слишком много безумия вокруг – оставив его тут наедине со своим кошмаром, я ничем не буду отличаться от ненормальных, да и я так уже один из них. Лучше я умру, пытаясь стать человеком, чем выживу монстром.
– Знаешь, когда я получил твое сообщение, я подумал, что это отличный шанс все исправить, сделать нас семьей снова. Но, когда я прилетел и мне пришлось выживать и даже убивать, я лишился вообще какой-либо надежды найти тебя живым, и единственное, что вело меня все это время, – это простое желание узнать, что с тобой произошло, что стало с моим родным старшим братом. Я бы узнал, как ты умер, благодаря чему просто избавился бы от чувства вины за твою судьбу и улетел домой. Но ты выжил, спустя столько времени ты жив – и как мне прикажешь действовать? Умереть ты сам не можешь, а бросить живого я не смогу.
– Ты прав: я не смогу убить себя. Поверь, я уже давно смирился со смертью, но каждый раз понимал, что сейчас не время, каждый раз на краю жизни что-то словно удерживало меня, ибо я не хочу умирать, как все. Так что, проведя тебя сюда ко мне, я, наконец, заплачу за содеянное, а ты отдашь долг.
– Я не согласен, нет. Ты все слишком усугубляешь, тебе плохо, ты пережил невыносимое, но это не дает тебе право так обходиться со мной. Я спасу тебя, я смогу, ты слышишь – смогу! – злость вылилась в крик, так же как реальность в кошмар, по сравнению с которым все остальное – пустяк.
– Прости, но смысл спасения сильно изменился за последнее время. Твои слова, насколько бы оптимистичны они ни были, не помогут тебе избавиться от моей просьбы. Я принял решение – сделай, наконец, именно так, как я прошу. Иначе наше общение закончится навсегда, и если ты самостоятельно продолжишь мои поиски, то тебя просто убьют, как и всех на этой станции.
Грубые и депрессивные слова, доходившие почти до крика, словно яд, убивали мой мир – тот, в котором я встречаю Нолана и все заканчивается нашим отлетом с Вектора. Как же я был наивен, как глуп! Понимание его жалкого и трагичного существования все это время на станции дает мне преимущество – насколько бы ужасно это ни выглядело, я приму его предложение. Но сил убить его у меня не хватит, я так думаю. Во всяком случае, пусть он думает об обратном.
– Ты действительно хочешь этого? – после нескольких минут молчания начал я. – Все может быть иначе.
– Мое решение неизменно, и тебе не понять, чему я очень рад. Ведь это самое страшное – лишить людей надежды. Видеть и слышать, как из-за твоей оплошности и честолюбия гибнут сотни нуждавшихся в спасении. Я заслужил ту же участь, что и другие.
– Знал бы ты, с какой неохотой я соглашаюсь с твоим условием!
– Не хочу умирать от рук убийцы или одного из животных. Ты должен сделать это, и все будет честно. Сейчас перешлю тебе мое местоположение, следуй отмеченному пути и будь осторожен, ты нужен живой, чтобы избавить меня от мучений, даровав покой. Если ты хочешь меня спасти, это и есть самый верный способ.
Запись 47
«Избавить от мучений» – это не выходит у меня из головы, так как я могу поставить себя на его место, приняв весь груз трагедии, согласиться с его решением, которое так рьяно проповедовала Сара. Можно ли винить человека за то, что он хочет избавиться от страданий самым банальным образом? Наверное, нет. Но что если его путь, пусть даже к заслуженному счастью и покою, принесет людям, которых он оставит, те самые страдания, от которых избавился виновник слез родных и горюющих? И как понять, где это желание вызвано догматичными инстинктами к счастью, а где оно выражается фанатичностью тех, кто оставлял надписи на стенах?
