Подойдя к нему вплотную, я не мог сдержаться, чтобы не обнять его. И вот мы смотрим друг на друга, слов найти у меня не получается, хотя совсем недавно мы говорили без проблем, но только в нем все же была видна тревога за меня, словно его слова не так просто сказать.
– Ты будто не рад меня видеть, – с легким юмором сказал я, достав КПК и готовясь загрузить маршрут, – мы взяли его, как и планировали, а значит, следующий шаг – это дверь.
– Помнишь, я спрашивал, убьешь ли ты меня, если я попрошу. Особенно если учесть все, что сделал тебе, за смерть Анны-Лизы, твоей жены?
– Да, но я не буду этого делать, уж извини, что солгал. У меня это всегда получалось лучше, чем у тебя. Что забавно, это, наверное, первый раз, когда отец бы гордился этим моим талантом.
– Ты правда прощаешь меня, Харви?
– Вас обоих, Нолан, вас обоих! – Странно, что я вспомнил про отца лишь сейчас. – Я бы не был здесь, будь все иначе.
На что он, помотав головой, сказал:
– Мы оба знаем, что ты врешь.
Вокруг все начинает меняться, свет ламп тускнеет, забирая с собой тепло, на всех вещах и мебели появляется толстый слой пыли, покрывая серым оттенком, и все признаки какой-либо жизни здесь исчезают навсегда, оставляя за собой одинокое, холодное, давно заброшенное помещение, где уже давно никто не живет. КПК выпал из моих рук, и, словно пробудившись от векового сна, я пытаюсь вспомнить его, зацепиться за то приятное, что было, и вернуть все назад – или вернуться самому. Но это невозможно: насколько бы приятны ни были иллюзии, реальность всегда сильней. Нолан уже давно умер, все это время, что я провел в его поисках, общался с ним, видел его, было лишь очередной галлюцинацией, вызванной все теми же причинами. Выжить уже не является приоритетом, как и спасение: разве реально хотеть или стремиться к чему-либо после такого… Я упал на колени и схватился за голову, все, что хорошего осталось от меня, вылилось в сокрушительный крик, сравнимый с физической болью, разрушающий до основания весь мой мир.
– Почему ты не сказала мне?! – кричал я вперемешку со слезами и стоном. – Почему, ты ведь знала!
Боль разрывала меня, слезы не прекращались, и, сколько бы я ни звал ее сквозь крик, она не появлялась. Снова я оставался один, не способный забыть последние слова брата, которые объясняют все. Проходит бессчетное количество времени, о котором я даже не задумываюсь. Знаю лишь, что сил уже нет, сижу и жду любую тварь, любое создание, имеющее клыки, чтобы оно сделало то, чему давно пора уже случиться. Останавливать меня нечему, так пусть это произойдет. Я сумасшедший, обратного пути нет, лекарство бесполезно. Может, я уже мертв, не ощущая боль и холод, страх и жизнь – лишь пустоту. Проходит ощущение смерти – и остается свобода, созданная лишь для бегства из реальности, и желание жизни превращается в невыносимую боль, которая лишь доказывает существование только одного способа спасения. Вновь закричав от невыносимости этих страданий, я стал громить, раскидывать все вокруг, ломать, переворачивать все, что не прикручено, тумбы, столы, разбивать кулаки о стены, не ощущая боли. Истерика затуманила все вокруг, словно помутнение, и даже не рассудка – хуже. Эта станция смогла отнять желание жить – только саму жизнь забирать она не спешит, руки уже в крови. Когда силы иссякли, упав на колени в шоке и помутнении, я увидел в паре метров от себя КПК на полу: откуда он здесь? Это я выронил его из рук, но как он попал ко мне? Возможно, я, сам не зная, взял его, что послужило искрой для сжигания мостов.
«Понятия не имею, с чего начать, поэтому скажу как есть: поверь, я расплатился за свои грехи, так что неважно, простишь ты меня или нет, – это не имеет больше веса. Не ищи меня, не пытайся связаться, а главное – не прилетай на Вектор. Произошло ужасное событие, которое изначально казалось чем-то прекрасным. Наши ученые нашли кое-что – никто не знал, что это такое, но медленно, незаметно для всех все погрузилось в хаос. Сначала изолировали половину станции, потом оказалось, что люди там стали сходить с ума, после откуда-то появились непонятные существа. Вскоре все мы оказались в ловушке: с одной стороны безумие и смерть, с другой – открытый космос. Не спрятаться, не убежать, не улететь. И никто не знает как, все ответы там, на той стороне, но попасть туда невозможно: мы пытались – все двери намертво закрыты. Самый главный вопрос: как неизвестные существа попали сюда, раз все изолировано? До недавнего времени не было и предположения, что в один момент понимание добра и зла изменится навсегда. Что-то сломалось во мне, возможно, из-за моей вины перед тобой и Анной-Лизой, а возможно, это было всегда. Но не успел я оглянуться, как нечто иное пробудилось во мне и стало страшной угрозой. После того как я натворил столько бед и столько людей погибло по моей вине, приходится считать себя главным злом, особенно по отношению к тем, кто дорог. Потому что по-другому никак: кто-то виноват всегда. Я не вызову помощь, не буду всех спасать, ведь те, кто остались, представляют угрозу для незараженных граждан не меньше, чем мое второе «я» для тех, кто здесь. Особенно с учетом того, что придется принести в жертву особенную для меня девушку, которую я встретил здесь, и больше всего я боюсь, что она умрет от моих рук, поэтому постараюсь изолировать себя. Хотя, если подумать, может, все же лучше от моих рук, нежели чужих. Поэтому я и вызвался идти сюда, ибо понимаю всю цену наших жертв, а именно спасение остального вида человечества, путем простого исчезновения из их истории, нашей истории: ведь все, кто здесь, уже мертвы, даже если не знают этого. Поэтому ты кое-что должен знать, Харви, пока я не потерял контроль окончательно. Если ты все же прилетишь на Вектор и встретишь кого-нибудь из людей, убей не раздумывая. А если встретишь меня, беги».
Спутать реальность с иллюзией очень легко, особенно если не знаешь, что они перемешаны. Рано или поздно разум даст понять, где правда, а где нет, пусть даже не лучшим способом, даже если он жесток. Но есть один нюанс: от некоторых пониманий хочется поверить совсем в другое, и то, что интерпретируется как истина, становится неправдой, а противоположность воспринимается новой реальностью. Как же я хочу понять, где одно, а где другое, различить черное и белое – но страх перед выбором не дает мне сделать хоть какое-то предположение. И вот я подошел вплотную к ответу – и готов поставить свою жизнь, чтобы это был вымысел, придуманный моим больным воображением.
Запись 56
Руки крепко сжимают импровизированный меч Охотника. Я не слышу ни звуков, ни криков, не чувствую боли и усталости – лишь полное единение с предположением, на которое я уже знаю ответ, но все же продолжаю делать это. Ведь, вопреки всему, во мне еще остается частичка человечности, которая не хочет верить в это. Насколько бы болезненна и ужасна ни была истина, я не знаю, смогу ли принять ее как тот человек, которым был, прилетев сюда в самом начале.
После десятка жестоких, сильных и болезненных для нас обоих ударов куски маски разлетелись в стороны, приковав меня к изуродованному бледному лицу с паническими белыми зрачками, безволосому и беззубому, в котором я узнаю своего брата. Все это время, каждую минуту, что он был рядом, так близко, он хотел убить меня, как и всех до этого, без эмоций и безжалостно. Забыв о своей человечности и поддавшись чистому хаосу, я и не подозревал до последнего о том, что умер он уже давно и это были лишь последние отголоски его личности. Напоминает последний вздох перед тем, что называется смертью, которая не является концом при определенных обстоятельствах. Эти обстоятельства начали менять его давно, как и всех вокруг.
