– Ты ведь знаешь, что я люблю вас, своих сыновей.
Его голос – он погрузил меня в детство, впервые за долгое время позволяя почувствовать себя слишком маленьким для этого мира. Он сел на пол, перед своим телом, и смотрел на меня тем самым взглядом, который мы с братом видели каждый раз, когда он ждал от нас ответа, оценки или вывода, касающегося в основном уроков жизни. Но я не мог говорить, хоть желание и было сильно: я боялся – и сам не знаю чего.
– Когда вашу маму убили и я не смог ее спасти, то, как отец, оставшийся вдовцом, я понимал, что иного выхода нет. Вы должны были стать сильными, дисциплинированными, способными защитить себя и своих женщин, своих будущих детей. И я готов был терпеть свою вину перед вами, – привычно строгий, но не злой голос.
Но я молчу, потому что вместо какого-либо облегчения или откровения хочу ударить его и сказать: «Я больше не ребенок. Ты воспитывал нас самостоятельными и сильными, способными выживать единолично. Но не успел заметить, как это произошло, и мы с братом стали теми, кем ты хотел, но не теми, кого ты уважал!» По его выражению лица я понял, что он услышал меня, что, разумеется, не должно удивлять.
– Мое отношение не менялось с годами из-за того, что вы напоминали мне маму и то, как я не спас ее, а ведь это была моя обязанность. Я любил ее больше жизни, как и люблю вас.
– Ты не справился, отец, и я рад, что ты не сможешь увидеть наши с Ноланом ошибки, – я все говорил с призраком, не произнося слова вслух. – Будь ты здесь, тебе бы было стыдно за нас, ибо твои дети имеют на руках больше крови, чем половина тех, кого ты ненавидел. Прости нас с братом, мы не хотели…
– Я не сказал, что горжусь вами, – я сказал, что люблю вас, ведь вы мои дети. Это то самое, чему я пытался учить тебя, пытался воспитать в тебе человека, способного различить любовь и уважение. А ты был слишком самовольным для меня, хаотичным, зачастую я не понимал, что творится у тебя в голове, но я всегда любил тебя и твоего брата.
– Мы не заслужили любви, и, будь ты сейчас здесь, будь ты жив, ты осудил бы нас.
– Как ты думаешь, за все время существования людей чего было больше, зла иди добра? Правильный ответ прост: это не важно. Все, что происходит, – это по большей части лотерея, хотя ты знаешь, как я отношусь к удаче, но, как ни странно, случай или стечение обстоятельств – это то, что нам неподвластно, отчего я сужу мир таким, какой он есть, выбирая то оценочное суждение, что ставит все успехи и неудачи лишь на мои плечи. Помимо самой жизни, состоящей из положительных и отрицательных деяний, есть еще память, воспоминание о чем-то прекрасном, и с возрастом понимаешь, наличие таковых – уже великий дар. Каждый час, каждого дня моей жизни я вспоминал вашу маму, нашу с ней любовь и время, которое мне посчастливилось провести с ней. И эти воспоминания давали мне счастье не меньшее, чем вы двое, которым я пытался передать ее любовь. Но я – не она и делал это по-своему. Вот что важно, особенно когда понимаешь безвозвратность времени. Люди сменяются, жизнь и смерть играют в поддавки, а вот память остается с нами. Это важно – наличие чего-то уникального, воспоминания о котором будут греть до самой смерти.
– Я знаю это, отец, мы знаем. И мы никогда не винили тебя.
Все в мгновение исчезло, оставив меня одного в смятении и спонтанных воспоминаниях жизни, которая в нынешних декорациях кажется чужой и лишь местами знакомой. Минуту назад он был здесь, и я не хотел его видеть. А сейчас я плачу от того, насколько мне не хватает его здесь, ведь я знаю, что его характер и сила воли не опустили бы его до того состояния, в котором нахожусь я. Если бы не он, неизвестно, кем бы мы стали с братом, но ему повезло больше – он смог жить спокойной и обычной жизнью. Я же младше, я больше был к нему привязан и в той же мере противостоял его взглядам, хоть и следовал им – был еще тем бунтарем. Но, несмотря на все, он был примером для нас, сильней, мудрей и круче, чем он, для нас не было. Вопреки всему происходящему в его жизни ужасу, он никогда не жаловался, не сокрушался от потери или других трудностей, ведь в его жизни были мы. И любовь к нам и нашей маме в частности давала ему возможность терпеть все, ибо лучшее, уже случилось с ним. Оценка данных фактов в нынешней ситуации приводит лишь к одному заключению: мы недостойны нашего отца. Но этот неожиданный всплеск прошлой жизни, словно вырванной из старой и забытой книги, не дает мне покоя из-за не понимая времени и места. Для чего это случилось и почему сейчас? Может ли быть так, что мне становится хуже, и на горизонте все же маячит финал, провоцирующий напоследок пробежаться по главному? Одно известно точно, я всерьез не помню, когда последний раз вспоминал о нем…
Запись 76
Еле поднявшись с пола, я прошел через дверь, все меньше доверяя собственным глазам, неспособный избавиться от такого знакомого и обычного страха, который родился во мне заново, и кричащий, что теперь я продолжаю дело собственного брата. Зная это, я еще больше рад тишине вокруг, где среди этих пустых кабинетов нет никого, кто бы подорвал мою веру в собственный взгляд на события, ибо даже отец держал свое мнение при себе. Шаг за шагом, все дальше и дальше, мимо чистых и красивых кабинетов, словно вырванных из музея, где когда-то были люди, считавшие, что приносят пользу миру. Люди, чьи убеждения и нравы создали это место – не стены и пол, а жизнь этих коридоров. Знал ли хоть один из тех, кто прилетел сюда с самого начала, чем это место будет сейчас?.. Простая мысль рождает огромное понимание, особенно когда знаешь, по чьим стопам ты идешь. Сначала я убиваю самого себя – как символ того, что обратного пути нет. Теперь ощущение чуждости этого места рождает агрессию, непохожую на ту, которая спасала меня раньше. Все дальше и дальше, мимо однообразной картинки за маской, вглубь бесконечности, где единственная валюта – это жизнь. И за очередными дверями, уже далеко от того места, где я начал новую жизнь, я вижу коридор перпендикулярно мне. Этот большой зал соединяет два помещения по обе стороны коридора. Он утоплен в стену впереди, и лишь та открытая мне часть, отдающая внутренним светом, показывает происходящие внутри события. Сквозь матовый оттенок видны темные очертания двух людей, везущих перед собой некий контейнер.
Звука нет, и я понятия не имею, о чем они говорят, да и есть ли разговор, – и меньше чем через минуту обе тени вместе с неизвестным контейнером уходят направо за двери. Враги ли это сейчас – или игрушки для того, чтобы мне не было скучно, дабы посмотреть на мою реакцию после неожиданного общения? Разберемся в процессе, главное – чтобы в этот раз никто не помешал своим назойливым появлением. Я быстро подбежал к дверям справа, которые повторяли те, что были в коридоре, и, крепко сжимая пистолет, открыл их. Ожидание реакции на мое появление оказалось ошибочным, ведь я попал во тьму. Большое помещение, справа пусто, впереди тоже, а вот слева – отдельная комната. Прозрачный куб, в который перешли те ребята из коридора. Лишь в нем был свет, который слегка освещает те пределы, где я нахожусь. Они меня не видят. А вот я вижу все: то, как они крепят контейнер в два метра высотой в специальный для него каркас. После этого стенки контейнера становятся прозрачными по велению команд на компьютере прямо у входа из коридора. Они что-то говорят, но почему-то все мое внимание сконцентрировано лишь на нечисти внутри, ведь таких я еще не видел. Они привели подопытное животное, и, судя по всему, из заповедника, где таких много. Эти двое в таких же костюмах, что и я. Что же они собираются делать – пытать его, исследовать – или нечто такое, чего я даже не представлял? Я встал чуть поодаль, чтобы не засветиться, и, оглядевшись вокруг, ничего, кроме обычной аппаратуры, здесь не увидел. Несколько дверей в разных сторонах – и ничего более. Неужели даже наблюдать это некому – или же то, что они будут делать, не должны видеть лишние глаза?
