– Тебе нравится здесь? – Гостья, которая покинет меня лишь в фантазиях, появилась рядом. Не меняя свой вид, не меняя привычек, словно настоящий человек, единственный, кто не бросит меня никогда, стоит сейчас рядом со мной, уставившись сквозь непробиваемую ограду, но я не смотрю на нее.
– Это твоих рук дело? Скажи мне честно, хоть раз скажи правду: это все нереально?
– Ты правда хочешь знать? А что будет дальше – в любом из моих ответов ты увидишь ложь и захочешь обмануть сам себя, чтобы доказать свою состоятельность. Допустим, это все ложь: как ты собираешься увидеть грань восприятия, если сам же и построил эти стены? Или же я скажу, что это все реальность, самая настоящая, и твоей реакцией будет банальная жажда смерти или поиски правды, которые ничего тебе не дадут. Неопределенность – самое ценное, что есть в твоей жизни: делай что хочешь, ведь кто знает, когда шансы повторить выбор закончатся.
– Если это вымысел, то почему он такой? Почему я заперт, а не бегаю по нескончаемым коридорам? Почему есть другие люди? Разве не будет большим мучением поместить меня в приятный уголок мира, где есть солнце, трава или сраный пляж, а потом окунуть меня в одиночество, наблюдая за моими мучениями? Ведь это не утопия, сейчас я не страдаю, но и не получаю того, что называется удовольствием от жизни, – это твоя неопределенность?
Я повернулся к ней на мгновение и увидел в глазах сочувствие с примесью жалости – и снова стал смотреть вдаль, как и она.
– А почему ты должен мучиться? Ты не убил ни одного человека, ничего не украл и не стал виновником чьей-либо трагедии. Выживание, пусть и среди хаоса – твое природное явление, твои инстинкты, которые есть у каждого. Единственный, кто виновен в твоих мучениях, – это ты. Да и разве это мучения? – ехидно спросила она. – Находиться в запертом помещении, которое спасет тебя от примитивных аборигенов, в тишине и покое, которыми ты так грезил. Без драк за жизнь, без войны с безумием, без желания убить себя. Но я рада, что наконец ты показал, как тебе не хватает того, в чем я тебя убеждала все это время, и раз ты хочешь этого, то мой долг – это дать.
Меня неожиданно и резко ударило током, от чего сразу же упал. Меня трясет, а чувство контроля тела угасает. Как же она радуется – улыбка во весь рот. Через секунду в камеру входит пара людей и силком вытаскивает мое тело, я пытаюсь сопротивляться, но окончившийся разряд током почти парализовал меня, и я понимаю, почему еще в сознании, – чтобы видеть Наоми, которая не отходит от меня и лишь ухмыляется. Я не в состоянии ни что-то сделать, ни говорить, ни драться – просто лежу на каталке, на которую меня только что кинули, привязали и везут в неизвестном направлении. Ведь я вижу лишь потолок и слышу ее смех. Через минуту я остановился, совершенно не ощущая тела и даже половины мыслей, и меня переносят на другую поверхность. Она поднимается, и теперь я нахожусь под углом, закованный в кандалы, и, как настоящей лабораторной крысе, два человека в масках делают мне уколы. После чего я помню лишь невыносимую боль, нескончаемую, жуткую – если бы она могла длиться вечность, то так и произошло бы.
– Так что же ты выберешь – классические пытки, которые устраивает твой больной мозг и может создавать хоть каждый день, или же остаться здесь, в стенах, наедине со мной, если захочешь?
Эти слова привели меня в чувство за секунду, и, оказывается, я в своей камере, был здесь все время, чувствовал на себе гнев Наоми, которой не нравится, когда играют не по ее правилам. Я встал с пола, все тело болит, как напоминание о том, что может быть со мной.
– Так ведь лучше, верно? Не стоит благодарности. – Она сидела на кровати, я оперся на стекло, сидя на полу. – Это был твой выбор, так что я – лишь средство. Хочешь, могу заставить тебя видеть Нолана, что привел тебя в мои объятия. Хотя это уже было. Ты так свято веришь, что заслуживаешь лишь боль и муки, вместо того чтобы начать, наконец, наслаждаться этим, отчего сам и ставишь себя на этот путь, виня при этом лишь меня. Хотя когда-то я спросила – если ты помнишь, – что ты выбираешь, смерть или жизнь.
Ожидаемо исчезла, как всегда, оставив меня злым и ненавидящим ее за пропаганду тех взглядов, которые я не хочу иметь. Голова кругом, кажется, будто я пытаюсь собрать головоломку, у которой нет границ и плоскостей. Я сажусь на кровать и, обхватив голову руками, пытаюсь сосредоточиться. Заслуживаю ли я добра, милосердия, которое, как таблетка, излечит мое стремление к смерти, если я окажусь жив? Хотя, возможно, стоит не думать уже о разнице между одним и вторым, а просто стараться не забыть все то хорошее, что когда-то было, пусть даже в другой жизни. Память всегда мешает рациональности. Любые события оставляют эмоциональный отпечаток, который корректирует восприятие данной секунды. Даже простой выбор, как у меня сейчас, заставляет воевать логику и память, приводя в исполнение грязные методы, пытающиеся добраться до цели через черный ход. Хотел бы я быть уверен, что делаю это на поводу разума, а не следуя подсказкам хаотичных мыслей, которые я часто принимаю за откровения.
Запись 81
– Чем дольше вы тянете, тем меньше у вас шансов получить от меня информацию! – крикнул я, постучав кулаком по стеклу. – Скоро я просто свихнусь, и будь что будет.
Я уверен: они слышали, и пора двигаться вперед, пока Наоми снова не появилась и не загнала меня в угол. Чего же я хочу добиться, кроме как не сидеть здесь, – чего-то неизвестного, просто реагировать на ситуацию, не больше. Я повторил эти слова еще два раза, и вот двери в конце справа открылись – и ко мне идет человек. Один и без оружия, тот самый, которого я ждал. Он подошел и молча встал вплотную к стеклу. Мы смотрим друг другу в глаза.
– Я скажу вам, где Джеффри, но для начала ты выпустишь меня отсюда. И расскажешь все, что здесь происходит и почему, – строго обратился я к нему. Он думает, с интересом оценивающе смотрит прямо на меня: анализирует, просчитывает каждый шаг, дабы не проиграть врагу.
– Зачем я тебе, ты мог рассказать это Миранде.
– Потому что она, как и любой, кто не обладает уникальным иммунитетом, как ты, представляет угрозу, и верить честному слову этих людей слишком опасно – поверь, я знаю.
Через минуты раздумий он произнес:
– Слишком логично для такого, как ты.
– Не знаю, чем вы напичкали меня, но это помогает составлять предложения из слов. И если вы наблюдали за мной через камеры, то видели, что я уже успел побывать в стране забвений, а ведь даже дня не провел в этой камере, – так что представь, что будет за неделю. Каждый получает то, что хочет. Вы – Джеффри, я – откровения. Мне, если что, незачем больше жить, да я и так не верю всему происходящему.
– Ты предлагаешь мне рискнуть и выпустить тебя. Одного из тех, кто чуть не убил нескольких человек и прошел через сущий кошмар сюда. Что помешает тебе убить меня и всех остальных, ведь если верить твоим словам, то тем, у кого нет иммунитета, верить нельзя.
– А разве этот ошейник не для этого создан? Пусть меня держит парочка ваших бойцов на прицеле, мне все равно. – Он молча смотрит на меня. – Все пошло отсюда, из этих лабораторий, из этих комнат, все те смерти невинных, сводившие меня с ума, и каждый раз я думал, что это просто погрешность людей. Кто-то первый сошел с ума и решил, что ему одному скучно, но как он это сделал – вот интересный вопрос. Оказывается, что это все – организованное пожертвование сотнями гражданских невинных людей. И раз ты такой особенный, что никогда не познаешь этой эпидемии, то лишь тебе дано доказать мне, что я не прав.
