«Привет, мама и папа, это Кристина. Ваша дочь, если забыли, хотя это глупо, конечно, все-таки вы теперь бабушка и дедушка, пусть и находитесь слишком далеко от нас с Джеффри и маленькой Риты. Итак, у нас все прекрасно, роды прошли отлично, все довольны и счастливы. Жаль, что вы не смогли прилететь, как и мы, но при беременности лучше не рисковать. Но через полгода, как малышка чуть окрепнет, нас всех отправят на другую станцию, поближе к дому. Так что потерпите – и мы все будем одной большой семьей. Там есть и работа, и все условия, Джефф уже договорился, и моя работа там тоже есть, так что все складывается просто прекрасно. И, если честно, я даже не могла представить, как мне повезло с ним и с вами, и вообще я довольна. В общем, пишите-звоните, мы вас любим, ждем не дождемся, чтобы улететь отсюда, к вам поближе. Все, пока и до встречи».
Запись закончилась, как и история, финал которой я, к сожалению, помню, хотя именно это и хотелось бы забыть. Раньше ее добрый голос заставил бы меня пожалеть о том, что я услышал это, ведь все это лишь напоминает о несправедливости и ужасе этого места, а вот сейчас это кажется чем-то обычным. Я убрал КПК в сумку. Некоторое время еще сидел на столе, пока не понял, что попросту трачу время. Двигаясь дальше по коридору, я уперся в двери, которые заперты на замок, кода его у меня нет, как и в КПК Кристины. Но мое внимание привлекли царапины над панелью, и, стерев слой пыли, я увидел нацарапанный код. Кто-то позаботился о будущем, спасибо ему. Ввел комбинацию, двери раздвинулись. Я попал в большой зал с четырьмя дверями по сторонам, две слева, две справа. У стены впереди – большой план помещений вокруг, посередине диваны и стулья. Видимо, какой-то зал ожидания. Я сразу подошел к плану. Очень большая и детальная схема, и кто-то исписал ее, отметив места, куда идти нельзя, если верить значению перечеркнутых линий на коридоре или комнате. Кажется, как раз недалеко находится то, что я искал. Главное хранилище образцов есть на схеме, оно не так далеко. Это хорошо, очень хорошо. Пора, наконец, закончить с этим. Не знаю почему, но я очень устал, и пора вернуться в убежище, отдохнуть и завтра отправиться в путь. Когда за тобой никто не гонится и страх не заставляет забыть об усталости, ощущение времени совсем иное.
Спокойно возвращаясь обратно по протоптанной дороге, если можно так выразиться, я пошатнулся, и меня словно сковало цепями, окунув в забытый давно первобытный страх, – и все из-за эха. Эха, которое не имеет громкости или местоположения, оно больше напоминает вирус, который на самом деле был всегда – и вот, отойдя ото сна, сотрясает все то, что было построено инстинктами. Словно мои легкие наполнились другим воздухом, а по венам потекла другая кровь, я упал на колени, пытаясь адаптироваться и выжить, но все это прикрытие для куда более глубокого захвата и внедрения забытых мотивов. Словно никакой практики с взбунтовавшимися личностями в моей голове не было никогда, потому что я так хочу верить в это, так хочу прикоснуться и забыться, словно все в первый раз. Простое приветствие, которое уловил мой слух, перекраивает всю конструкцию адаптации в этом месте и почти ломает меня – и это позорный момент моей репутации на станции. Пока тело пытается выжить, сопротивляясь невидимой революции, я не могу защитить себя, не могу спрятаться – и весь мой опыт кричит и надеется на любого проходящего мимо поселенца, чтобы он выполнил работу палача и избавил меня от грядущего.
День 9
Еще одна отметка на стене, еще один день. Хотел бы я быть уверенным в том, что все это имеет смысл, но это не так. Я снова думаю о том, что это все и есть конец моей жизни, которого я так долго ждал, но не заметил, как это случилось уже давным-давно. Доказательства передо мной: каждое утро является частью этой станции, как и я сам. Я отмечаю дни заточения на самом деле в замкнутом кругу символичной жизни не для структурирования ресурсов и подготовки к событию – нет. Это словно зеркало, глядя в которое каждый раз вспоминаешь, что ты заслужил, и понимаешь, как это все работает. А доказательством моей правоты является отсутствие воспоминания об окончании вчерашнего дня. Я не слышу ее и не вижу ее. Но это и не нужно, для этого еще рано, ведь сейчас она лишь рождается, лишь познает, само существование, и, как подобает разумному существу, позволяет любопытству ломать все ограждения вокруг, которые были стенами безопасной зоны, а сейчас медленно разваливаются, все меньше оставляя времени что-либо сделать. Страх и непреодолимое желание ускорить процесс сменяются на престоле среди инстинктов, что правят всем процессом моей жизни. Я знаю, что грядет, и удивляюсь, как такое не произошло раньше, – ведь это апогей.
Собрал все, я отправился в зал, где отлично расписан план помещений вокруг. Благодаря карте, я, наконец, найду путь и перестану тратить время, которое посмертно отдали люди, оставив на ней отметки. Медикаменты, запасы еды, оружие – все это без проблем я принес сюда и разложил на сидячих местах посередине. Главное – найти безопасное место, где я смогу это хранить и где смогу залатать раны. Осматриваясь вокруг, поймал себя на мысли, что все еще хуже. Ведь нет ни одного неосязаемого последователя, проявляющего свое существование лишь сбоем зрения и слуха, как и нет ни одного голодающего хищника.
Обычная дверь слева от меня, если смотреть на карту перед собой, а вход сюда остается за спиной. На ней не было каких-то пометок, надписей или посланий странникам. Просто дверь, за которой пустая комната, без мебели или припасов, но переполненная жильцами. От входа и до дальней стены – метров десять свободного прохода шириной как раз с плечи. Слева и справа от этой тропинки висят вверх ногами тела людей. Обмотанные тряпками и полиэтиленом, связанные поверх материалов веревками и прикрепленные к потолку на крюках, что были приварены сваркой. Все они, словно коконы, висят вниз головой и качаются от любого касания, тихо и мирно наслаждаются покоем, который, возможно, дался им нелегко. Висят они под самым потолком, так что их головы у меня на уровне торса. Шаг за шагом, медленно и спокойно, имитируя уважительность и заботу о памяти, я хожу среди этих счастливчиков, словно в поисках места для самого себя, осматриваю каждого владельца собственной площади.
Могут ли они представлять угрозу, если вдруг учуют чужака, который назло им обладает возможностью жить? Или же им все равно, ведь, возможно, они не мертвы, а просто нашли способ игнорировать догматичные понятия разделения жизни и смерти, используя время как неиссякаемую энергию? И сейчас просто выжидают, когда подвернется шанс пополнить коллекцию скальпов, ведь чем дальше от выведенной в цивилизации нормы, тем сложнее доказывать право на использование воздуха. Нарушая сеточную структуру их расположения, я прошел вокруг каждого из них, проверяя на наличие жизни. Слегка сдвигая каждое тело в сторону, чтобы пройти, я точно всех потревожил – но ожидаемой реакции так и не появилось. Они все умерщвлены, неизвестно, каким способом, как неясно и то, почему это было сделано и кем. Вот уже второй раз я наблюдаю кладбище, которое теперь не пробуждает чувство вины, а, наоборот, дарует ощущение своего места. Вентиляция заварена листом железа, дверь отлично закрывается с обеих сторон, и свет работает лишь посередине и над входом. Они висят здесь так долго, потому что это не просто кладбище – это саркофаг. Тот, кто это сделал, не хотел, чтобы этих людей употребили в пищу: он хотел оставить не просто следы пребывания человека на Векторе.
