Выходя из саркофага, я обратил внимание на следы, на внутренней стороне двери. Это были имена – много имен, написанных маркером. Столбик слева – это имя и фамилия, столбик справа – даты рождения и даты смерти, умирали почти каждый день. Автору с хорошим почерком пришлось занять почти треть двери, чтобы уместить всех. Читая каждое имя и даты, я смог вспомнить, что на этой станции когда-то были просто люди, а не только дикие звери и убийцы, – как же давно это было. Мое место среди них, и лучше убежища не найти: ведь тут меня не достанут, если придется укрыться, чтобы зализать раны. Прямо под телами я разложил место для сна и аптечку с куском зеркала, которое я легкостью использую как оружие, когда наступит время. Надеюсь, моих соседей не потревожит присутствие того, кто просто им завидует. Нельзя больше полагаться на удачу, поэтому пора проверить надежность места и остаться тут на время. И так как я наготове, то смогу искоренить возможное существо, давно ожидающего мой сон.
День 10
Открываю дверь, взгляд снова задел имена, которые вместе с ней спрятались в стене, позволив мне выйти наружу, оставляя чужой дом в покое. Место безопасное, насколько можно судить, разумеется, но мне достаточно и этого, ведь лучше варианта нет. Хотя, возможно, он и не понадобится, потому что обратный отсчет уже идет, а я и так задержался. Прямо над картой удобно расположена лампа, во всю ее ширину позволяя четко все разглядеть, что делает это место самым освещенным во всем большом зале.
Много перечеркнутых крестом комнат, в которые я никогда не пойду. Я все смотрю и поражаюсь, как же далеко я ушел, как сильно я запутался в паутине архитектуры, напоминающей бесконечный лабиринт. Этот показывающий твою незначительность масштаб сооружения должен пугать, должен заставлять потеряться даже на простейшем горизонте – но этого не получается. Потому что я смотрю не на территорию самостоятельной фауны, не на тропу испытаний, предназначение которой каждый придумывает себе сам, – нет. Я смотрю, на свои владения, на свой мир, где несогласных ждет кара, а послушных – лишний день. Исследуя собранную мозаику, я нашел место, где должна храниться найденная с надеждой жизнь, принесшая лишь смерть, оставляя догадки о причинах происходящего бытия мертвецам. Прямо на полу под картой лежали маркер и фонарик с продольной лампой. Маркером я нарисовал на предплечье левой руки примерный маршрут, прямо поверх шрамов. Фонарик оказался ультрафиолетовый, не знаю зачем, но может пригодиться – я убрал его в сумку.
Я иду вперед, держа острый кусок металла в правой руке и обычный фонарик в другой. По длинному коридору, пересекающемуся с множеством других, спокойно и уверенно контролируя каждую мышцу и каждое действие. Боль еще присутствует, но это, скорей всего, дело привычки, я к ней привык, наверное, уже не замечу ее отсутствие. Пока я передвигаюсь вперед, в нужных местах сворачивая, подмечаю, как долго я уже никого не встречал, и в этот момент понимаю, я не шел пешком или быстрым шагом – я почти бежал все это время. Остановившись перед пересечением коридоров, я попытался вспомнить, мимо чего я проходил, что вообще происходило между тем, как я отошел от карты, и нынешним моментом. И кроме стандартного окружения и месива под ногами, я не помню ничего. Рука так крепко сжимала оружие, что почти свело мышцу, но я не осознавал этого, пока не взглянул на кисть.
Освещение есть лишь местами в каждом из проходов от перекрестка. Впереди в коридоре, из ближайшей двери по правой стороне, вышла собака. Увидев меня, она остановилась, наполовину торча из-за двери. Она была уставшая, еле стояла на ногах, те куски шерсти, оставшиеся на морде, были белые, возможно, седые. В зубах был небольшой кусок мяса, оторванный от соседа, но в ее глазах была не злость, а отчаяние. Мы смотрели друг на друга молча и без движений, пока тишину не нарушил легкий писк, словно щенячий. Собака среагировала и медленно пошла в мою сторону на повторяющийся звук, шедший от левого коридора. Она передвигалась аккуратно, все время глядя единственным видящим глазом на меня, второй был выбит среди шрамов на морде. Она прошла, а я стоял на месте. Через несколько метров собака зашла в помещение слева, перед этим озарив меня взглядом. Снова стало тихо. Медленно я подошел к комнате и аккуратно заглянул. Внутри на коробках лежал щенок, который внешне выглядел как наставник, принесший кусок старого мяса, дабы прокормить его. Я достал из сумки один из кусков от жука и положил на пол. Собака увидела это и подошла, ожидая, когда я отойду, потому что знает правила игры. Что я и сделал – развернулся и молча ушел, оставив последнюю жизнь насладиться ее наличием. Жалость это или же уважение – вопрос без ответа, потому что такого я еще не видел, но им точно осталось недолго.
– Им все равно конец. Ты не должен отвлекаться, у тебя есть задача, которую твой брат тебе донес прямо перед смертью, – строго, как всегда, начал отец, и, взглянув не него, я пошел дальше, разумеется, не один.
– Я отвлекся на несколько минут, за это время ничего не случится. Но спасибо хоть за такую заботу, ты прямо как он.
– Вот и ответ на твой вопрос, что ты задал ранее. И, прежде чем ты начнешь орать на меня, задумайся, будет ли в этом смысл, если я, как ты сказал, «прямо как он».
– И правда – как он. Что же я должен понять? Что решил потратить лишние минут десять на пару животных, проявляя милосердие? Это плохо для меня – быть человечным?
– Человечность – это не плохо, если не вредит делу, и сейчас оно одновременно делает это и показывает тебе то, что ты так наивно не видишь, то, почему больше нет Наоми.
– Вот сейчас уже кричать готов! – Я редко повышал голос на отца, и десяти раз за жизнь не насчитаю, но только он не совсем отец.
– Наоми нет, потому что она оказалась права и ты принял себя таким, какой есть. Наглядно это показывает твое пренебрежение временем и ощущением себя как рыба в воде. Ты принял все то, чему противился, и, похоже, сам этого не заметил. Вспомни: вместо следования за Тобином к спасению ты решил повиноваться желанию быть с братом и творить добрые дела, прикрывая этим свою жажду адреналина. Ты придумал всю эту историю с Мирандой и лекарством, потому что тебе нужно доказать всем вокруг свое превосходство. Мне продолжать?
– Раз это так, почему ты здесь? Наоми так яростно доказывала мне, насколько я ужасен и как на самом деле я рад своему положению здесь, это я понял. Но ты, мой отец, что тебе нужно, что ты хочешь мне доказать? – резко спросил я, остановившись. Но мы лишь смотрим друг на друга, между нами жалкие сантиметры.
– Я тебя воспитывал другим.
– Ты не мой отец. Ты лишь что-то из моей памяти – и все, я подыгрываю из-за эмоций и какой-никакой любви, ну и любопытства. Ты лишь представитель некой частички моего характера, моей личности. – Еще один раз в копилку.
– А говоришь, ответа не знаешь, – утвердительно произнес он, ожидая моей реакции.
Но я, посмотрев снова в его глаза, просто отправился в путь, чуть ли не скрипя зубами от его характера. Пока иду дальше, мне стоит думать над его словами и искать некий подвох, которого, скорей всего, нет, ибо отец – не Наоми. Но вместо этого меня не покидает вот какой вопрос: а нужно ли вообще думать об этом? Разве так сложно оставить все эти игры разума и просто делать то, что я умею лучше всего, игнорируя капканы в совокупности с самодельными лабиринтами, созданными от скуки?..
