Гейнор только засмеялся, развернул коня и понесся с холма, взметая фонтаны ледяных брызг.
Вскоре он был в низине, где, высунув красные языки, сидел добрый десяток белых псов. Их желтые глаза горели огнем, с желтых клыков стекала слюна, их пышные хвосты были поджаты. Призрачно белы были тела псов; кончики же ушей имели цвет свежепролитой крови. Самые крупные твари были размером с пони.
Стоило Гейнору подъехать к чудовищам, как они тут же вскочили на ноги. Гейнор что-то крикнул, и псы отозвались утробным рыком.
И понеслись вверх, к Коруму.
Корум, пришпорив коня, направил его прямо на собак, — он надеялся прорваться сквозь их кольцо и настичь Гейнора.
Принц врезался в стаю с такой силой, что несколько зверюг буквально отлетело в сторону, одному же из них Принц пробил голову пикой. Конь остановился. Коруму никак не удавалось извлечь пику из черепа поверженного зверя. Жеребец, храпя, попятился назад.
Корум выпустил из рук древко и выхватил из-за спины боевой топор. Первым ударом он снес голову одной собаке, вторым — проломил спину другой. Дикий лай мешался со страшным воем раненого пса, клыки которого, скользнув по нагрудной пластине Корума, распороли его меховую накидку и чуть было не вырвали из рук топор. Вынув правую ногу из стремени, Корум ударил в собачью морду, одновременно зарубив мощным ударом топора пса, вцепившегося в поводья. Конь стремительно терял силы. Корум понял, что времени у него было в обрез, — еще пара минут, и коню перегрызут горло.
Псов же было шесть.
Пять. Корум отрубил задние ноги зверю, который хотел было прыгнуть на него. Пес рухнул наземь, упав рядом со своим собратом, у которого была проломлена спина. Тот жадно вонзил свои клыки в его кровоточащее тело и замер.
Вдруг Корум услышал человеческий крик, и тут же справа от него пронеслось что-то темное. Видимо, Гейнор прислал своих людей, чтобы добить Корума. Принц попытался ударить незнакомца топором, но промахнулся. Псы Кереноса перегруппировались, готовясь к новой атаке. Справиться и с людьми, и с собаками Корум уже не мог. Он стал было высматривать брешь в кольце собак, но быстро понял, что в этом уже не было смысла, — у изнемогающего коня сильно дрожали ноги. Корум переложил топор в серебряную руку, в правую же взял меч.
Конь медленно пошел на псов.
И вновь что-то темное промелькнуло мимо. На низкорослом скакуне сидел всадник с кривыми саблями в обеих руках. Сабли заплясали по спинам псов, и те в ужасе стали разбегаться. Корум погнался за одним из них. Пес хотел было вцепиться в шею коню, но Корум успел вонзить меч в грудь зверя. Длинные клыки лишь оцарапали скакуна, — зверь рухнул как подкошенный.
Оставалось только три пса. Все они помчались прочь, вослед всаднику, что был уже далеко. Доспехи его переливались всеми цветами радуги.
Корум спешился, чтобы отдышаться, но тут же пожалел об этом — трупы псов нещадно смердили. Земля была залита их кровью, изуродованные тела, в которых красное соперничало с белым, валялись вокруг, Корум вспомнил вдруг о своем нежданном спасителе.
Тот так и сидел в седле. Усмехнувшись, незнакомец вернул обе сабли в ножны и прикрыл свою шевелюру широкополой шляпой. Затем он снял с луки седла сумку и раскрыл ее. Из сумки выполз небольшой черно-белый кот, обладавший помимо прочего еще и парою крыльев, аккуратно сложенных на спине.
Корум застыл от изумления; незнакомец же заулыбался еще шире.
— Мне к подобным ситуациям не привыкать, — сказал Джерри-а-Конель, добровольный Спутник Героев, — Великим Воителям приходится то и дело спасать жизнь. Такова уж моя судьба — воитель защищает интересы всего человечества, а я защищаю его. Я надеялся найти тебя в Кэр-Малоде, понимая, что смогу тебе пригодиться, но тебя уже и след простыл. Тут-то и пришлось мне поспешить.
Джерри-а-Конель снял с головы свою широкополую шляпу и повесил ее на луку седла.
— Привет, Принц Корум.
Корум никак не мог отдышаться. Не сумев вымолвить ни слова, он выдавил из себя улыбку.
— Надеюсь, в Кэр-Ллюд мы отправимся вместе, — наконец с трудом выговорил Принц.
— Сам я не против этого, но будет ли это угодно судьбе? Скажи, Корум, как тебе живется в этом мире?
— Лучше, чем я ожидал. Особенно теперь, Джерри.
— Но ты ведь понимаешь, что в любой момент я могу уйти?
— Да, да. Я помню наш последний разговор. Ну а ты? Приключилось ли что-нибудь с тобой со времени нашей последней встречи?
— Пару раз. В том мире, где тебя зовут Хокмуном, со мной приключилось нечто до такой степени странное, что даже я, привыкший, казалось бы, ко всему на свете, поразился.
И Джерри поведал Коруму историю о приключениях Хокмуна, который обрел друга, потерял невесту, поселился в чужом теле и оказался в мире, к которому не имел никакого отношения.
Друзья поехали но следу Принца Гейнора Проклятого, поспешившего, по всей видимости, прямо в Кэр-Ллюд. Джерри все говорил и говорил.
Дорога предстояла неблизкая.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЗЕМЛИ ФОЙ-МЬЁР
— Да, — задумчиво произнес Джерри-а-Конель, пытаясь отогреть руки над слабеньким пламенем костра, — Фой Мьёр явно состоят в родстве с Владыками Хаоса, — уж больно похожи их цели. Скорее всего в них-то Владыки и переродились. Ну и времечко нам досталось. Отчасти это связано с дурацкими опытами со временем, которые проводятся бароном Каланом, отчасти — с тем, что Миллион Сфер вновь стал разъезжаться. Мы живем в эпоху, полную неопределенности. Порою мне кажется, что поставлена на карту сама сознательная жизнь. Боюсь ли я этого? Думаю, что нет. Сознанием я не слишком-то дорожу. С таким же удовольствием я стал бы и деревом.
— Кто тебе сказал, что деревья лишены сознания? — Улыбаясь, Корум поставил котелок на огонь и стал забрасывать в кипящую воду кусочки мяса.
— Тогда я стану куском мрамора.
— Опять-таки, мы не можем быть уверены в том… — начал было Корум, но Джерри тут же перебил его.
— Я в такие игры не играю.
— Ты меня не понял. Ты коснулся предмета, который в, последнее время стал чрезвычайно занимать меня. Мне кажется, что сознательное существо как таковое, не является чем-то обособленным в смысле его значимости. Напротив, подобное существо обладает рядом недостатков. Трагедия смертных состоит как раз в том, что они, обладая способностью подвергать мир анализу, не способны понять его.
— Некоторым до этого и дела нет, — сказал Джерри. — Я, например, довольствуюсь происходящим, — я позволяю происходить тому, что происходит, не задаваясь вопросом о том, почему это происходит именно так.
— Да, Джерри, подобная способность замечательна. Но не все мы наделены ею от рождения. Кому-то приходится развивать ее, кому-то это не по силам. Последние обречены на несчастную жизнь. Возникает такой вопрос — имеет ли значение то, счастливы мы или несчастны? Следует ли ставить радость выше страдания? Не правильнее ли считать их обладающими равной ценностью?
