Какое-то время Гоффанон стоял неподвижно. Вздымалась только его широкая грудь. Глаза были закрыты. Затем он неспешно отметил рукоятью меча восемь сторон света.
И началась песнь. Вот что пел Гоффанон:
Сотню мечей отковал я Славным воителям Сидхи. Но из сражений кровавых Только один воротился.
Кого-то земля схоронила, Другие волной укрыты. Сто воинов вышли в битву, Но только один воротился.
Обломков меча заветных На новый клинок не хватит. И без железа мабденов Мечу не родиться внове.
В славном мече Гоффанона Мабденов и Сидхи сила. Силы же нет без изъяна Помни, Корум, об этом!
Гоффанон поднял меч еще выше, раскачиваясь, словно в трансе.
Ясная сила Солнца, Мудрость Луны туманной Сплелись в мече воедино, Участь его предрешая.
Страшен врагам он будет Нынешним и грядущим, Силой напитанный Солнца, Мудрой Луной взлелеян.
Казалось, что Гоффанон только касается острия меча, меч же держится в воздухе сам собою.
Корум вздрогнул, вспомнив, что он уже видел этот меч во сне.
Имя клинку дается, — То-то враги затрепещут! Лезвием этим впору Скалы гранитные рушить.
Гордый клинок Гоффанона, Время идти к вадагу. Пищу червям могильным Давать ты отныне будешь.
Срок наступил для сидхи, Срок пришел для вадагов, Страшной кровавой жатвы, Расплаты с врагом извечным.
Волна озноба пробежала по телу Гоффанона, он едва не выронил меч.
Кузнец громко застонал, но, похоже, кроме Корума его никто не слышал странное оцепенение охватило стоявших под деревьями.
Собравшись с силами, Гоффанон продолжил:
Лезвие славное, клинок безымянный! Стань же для Корума верным слугою. Черные ветры воют над Лимбом Черные ветры зовут мою душу.
С последними словами Гоффанон вскрикнул. Похоже, картина, открывшаяся ему, была поистине ужасна.
Этот ли меч видел Корум во сне? Может быть, то был другой, похожий клинок? Да, лучшего оружия для борьбы с Фой Мьёр нельзя было и придумать. Но был ли он предан Коруму? Не мог ли он подвести его?
Судьбы приговор исполнен — Выкован меч заветный, Рукою клинок не сломишь, Грядущего не отменишь.
Корум видел один только меч. Принц и сам не заметил, как оказался на вершине кургана. Ему казалось, что меч висит в воздухе сам собой. Лезвие светилось то златом, то серебром.
Корум протянул к рукояти, серебряную руку, но меч тут же отлетел в сторону. Корум протянул к нему живую руку, и тогда тот позволил взять себя.
Песнь Гоффанона продолжалась. Начиналась она торжественным гимном, теперь же больше походила на погребальное песнопение. Уж не звуки ли арфы вплетались в эту печальную мелодию?
Этот меч держать достоин Лишь вадаг, герой великий. В мире смертных он бессмертен. Смертен он в мирах бессмертных.
Меч прекрасный и чудесный, Не для войн одних рожден он, И не только плоть он ранит — Для иных то хуже смерти.
Позабудь о Гоффаноне. Верен будь во всем вадагу. Не увиливай от боя — Будь с врагами беспощаден!
Рука Корума сжалась на рукояти. Ему казалось, что этот меч был с ним всегда. Меч был прекрасно сбалансирован, рукоять пришлась прямо по руке. Принц стал рассматривать оружие при свете луны, поражаясь остроте и блеску его граней.
— Это мой меч, — сказал он вслух. Корум чувствовал, что он соединился с чем-то давным-давно утраченным и забытым. — Этой мой меч.
И познавшему тебя До конца храни ты верность!
То были последние слова песни. Кузнец открыл глаза. Мука и торжество застыли в них.
Гоффанон обратил свой взор к луне.
Корум посмотрел туда же. Вид луны потряс его — огромный серебряный диск заполнял собою едва ли не все небо. Ему казалось, что какая-то неведомая сила несет его к ней. Он увидел на ней лица, воюющие армии, пустоши, разрушенные города и выжженные поля. Он увидел себя, хотя лицо у него было совеем другим. Корум увидел меч, что во веем походил на его новый клинок, но в отличие от него, выл не белым, а черным. Принц видел Джерри-а-Конеля, видел Медбх, видел Ралину и не только ее — и он любил всех.
Медбх неожиданно испугала его. Корум увидел арфу Дагдага, что тут же превратилась в юношу со странно золотистым телом, цветом своим напоминавшим саму арфу. Корум увидел огромного серого жеребца, некогда принадлежавшего ему. Где и когда это было, он не помнил. Он увидел равнину, занесенную снегом, по которой скакал всадник в алой мантии, одетый в доспехи вадага; правая его глазница была прикрыта распитой повязкой, вместо левой руки у него был металлический протез. Всадник был поразительно похож на Корума, и все же это был не он — Корум сразу же понял это.
Принц задохнулся от ужаса и попытался отвернуться от всадника, что подъезжал к нему все ближе и ближе. На лице всадника застыла жестокая улыбка. Коруму вдруг подумалось, что тот хочет убить его и, воспользовавшись своим сходством с ним, занять его место.
— Нет! — закричал он.
Луна скрылась за облаками. Корум стоял на вершине кургана Кремма, сжимая в руках меч, которому не было равных в этом мире. Внизу, у подножия кургана стояли Гоффанон, Хайсак Нагрей-Солнце, Джерри-а-Конель и Медбх Длинная Рука. Они смотрели на Корума так, словно хотели помочь ему, но не знали как.
Неожиданно для самого себя Корум поднял меч над головой и сказал тихо, но твердо:
— Я Корум. Это мой меч. Я одинок.
И стоявшие внизу взошли на вершину кургана, и отвели Корума в Кэр-Малод, где все еще продолжался пир.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ОТРЯД ВСАДНИКОВ
Долгим и беспокойным был сон Корума. Он слышал голоса, которые говорили ему о ненадежных героях и благородных предателях; он видел множество мечей: тот, что был дан ему на кургане, и другие. Особенно поразил его черный меч, который, как ни странно, напоминал ему об арфе Дагдага; казалось, что в него вселился ужасный демон. То и дело раздавались слова:
— Ты Воин. Ты Воин.
Порою хор голосов говорил Принцу:
— Ты должен следовать Пути Воина.
— Что случилось, — думал Корум, — разве я избрал какой-то иной путь? А хор все не унимался:
— Ты должен следовать Пути Воина. Корум проснулся, произнеся вслух:
— Мне не нравится этот сон.
Он говорил не о сне, он говорил о мире мабденов.
У изголовья его ложа стояла Медбх.
— Ну и что же тебе снилось на этот раз? Корум пожал плечами и попытался улыбнуться.
— Ничего. Похоже, меня так взволновала вчерашняя ночь. — Он заглянул ей в глаза и почувствовал, что в его сердце вползает страх. Он взял ее за руки. Ты действительно любишь меня, Медбх?
