П. С. Кристина, я знаю, что ты злишься, что я типа опять вас бросил, – но я не бросал. Если бы не вы, то меня бы тут не было, и пусть у нас не лучший брак, но мы оба готовы на все для детей, наших детей. И я верю, что ты все поймешь и простишь меня за все. Люблю тебя, несмотря ни на что.
10
Перво-наперво после рождения из коконов путем прогрызания выхода через защитную биологическую оболочку шла адаптация к свету, впервые коснувшемуся глаз. Лишь учась использовать свои мышцы и моторику, приходилось ползти по полу к бьющему лучу между открытых наполовину створок дверей. Путь этот казался неким испытанием, преодолев которое, равно как и прорыв кокона, он доказывал заслуженность дарованной жизни. Добираясь до света на коленях по неровной поверхности, протягивая по очереди руки вперед, то ли желая ухватиться за яркое свечение, то ли пытаясь применить новое зрение на самом себе, новорожденный упирался в створки дверей. Места для чрезмерно худого тела было достаточно, так что, протискиваясь вперед, используя створки как опору, уже на выходе, преодолев коротенький отрезок пути, оно попадало в новый для себя мир, почти уверенно стоя на двух ногах, используя позвоночник по назначению.
Их было трое. Вряд ли они вообще осознавали свое существование во времени, то бишь понимали разницу между моментом рождения и следующей дальше жизнью в скитании по миру, о котором, скорее всего, если им и известно, то даже сами они этого пока еще не понимают. Причина такой судьбы, где память и разум крайне расшатаны и разобщены, если вообще присутствуют в том состоянии, чтобы считаться развитыми, состоит напрямую как в том, насколько мало они еще прожили, так и в условиях, в которых они пребывали никому не известное время. Причем стоит учесть именно время от второго рождения, но вот только для них, особенно в том, почти девственном состоянии тела и разума, рождение было лишь одно – совсем недавно. Но все же это были совсем не дети: как-никак, они лишены напрочь капризности и наивности с глупостью, обычно требующих надзора со стороны взрослой особи. Скорее простое любопытство да к тому же необремененный тяжкими чувствами со знаниями от опыта прожитых лет ум их был чист, будто бы их коснулась лишь амнезия. Ощущение себя в пространстве возвращалось так же уверенно и быстро, как и понимание возможностей своего тела, где руки и ноги исполняли на все возможности свои функции, а зрение и слух помогали ориентироваться и взаимодействовать с окружением все более уверенно, с каждой минутой куда лучше внедряясь в новый для них мир. Каждый встречающийся перед глазами предмет был изучен не только тактильно, но и зрительно, порой даже на вкус и нюх. Причем касалось это еще и самого окружения, где даже стена удостаивалась чести быть опробованной. Так бы тела и бродили в пространстве, лишенные мыслей и целей, словно бездушные создания, если бы вдруг, что казалось совершенно естественным, они не обратили внимания друг на друга. Вылезшие по очереди, они сразу же спонтанно разбрелись в небольшом зале, где было множество вещей в основном личного использования, и то ли из-за плохого освещения, то ли не осознавая кого-либо еще, все трое потерялись.
Странно, но, исследовав кое-как окружение, они смогли акцентироваться на собрате почти одновременно. Они изучали друг друга лишенными жизни глазами, их шаги, уже более уверенные, привели каждого в общую группу из трех тел, вставших почти в треугольнике под работающей лампой. Каждый сравнивал другого с собой, формируя какую-никакую, но все же картину собственной личности, собственного себя. В итоге они даже обнялись, неловко и неуверенно – но сделали именно то, что для них стало важнейшим этапом в развитии: стали не одиноки. Пусть и в неизвестном для них мире, пусть и лишенные цели большей, чем забота друг о друге, – но можно было сделать вывод, что они вполне счастливы, спокойно принимая правила жизни, ценность которой для них важна настолько же, насколько существование и благополучие каждого. Еще даже не успевшие понять определение боли, страха или гнева, их сердца и умы наполнились неким эквивалентом любви, ставшим в мгновение фундаментом единственной идеологии, понимание которой пусть и не было ими осознано, но оно присутствовало внутри каждого, становясь катализатором эволюции. Наивные, совершенно не понимающие своего места в этой жизни, все трое даже не осознавали степень влияния своего рождения в этот день, в этом месте, даже в это выбранное иноземной природой время. Стечение обстоятельств казалось истинным проявлением некоего великого замысла.
Случись подобное в слепой зоне, они так и остались бы предоставлены сами себе, во всяком случае, на куда более продолжительно время, нежели сейчас. Не говоря уже о том, как их рождение даже просто по меркам Вселенной запустило цепь событий, о которой все трое и не могли подозревать. Как и не могли подозревать о том, какой огромный мир спрятан за стенами станции Вектор, где почти весь процесс их рождения наблюдали чуждые им люди через видеонаблюдение. И, равно как и новорожденные, пытающиеся адаптироваться, те самые люди не знали, что им делать дальше с тремя детьми Вектора.
Камеры засекли движение всего несколько часов назад. Казавшаяся поначалу незначительной активность одного из бесконечных существ Вектора невероятно быстро сменилась на важнейшее за последнее время событие. Кожа их была странного зеленовато-фиолетового цвета, покрытая редким волосяным покровом, видимо, достаточно согревающим тела. Внимательно, не произнося ни слова, Октавия и Наваро почти даже завороженно наблюдали за первым часом этого события на отдельном выведенном виртуальном экране над центральным столом, стоящим сразу после входа в Центр управления. После осознания долгосрочности увиденного перерождения человека на Векторе сразу же были вызваны Курт и Мойра. Каждый занял пространство по бокам от виртуального изображения, где верхние два квадрата содержали записи повтора последнего часа, а нижние – уже в реальном времени.
– Кто это? – Мойра поглядывала то на мониторы, то на остальных, задерживая на Наваро взгляд чуть подольше. – Это же Вектор, я правильно понимаю? Какие-то архивы или…
– Все в реальном времени, – ответил Наваро, – они проснулись примерно час назад.
– Это люди? – Курт не знал, что чувствовать или думать. – Прошло больше десяти лет, как они могли… подожди…
– Ты сказал «проснуться»? – Мойра закончила за Курта.
– Они вылезли из криокамер, почти, считай, имитировали рождение из кокона.
– Так, подождите, я не понимаю, перед нами живые, антропоморфные, крайне похожие на людей создания, которые, если я не путаю ничего, прямо сейчас бороздят Вектор?
– Мы их изолировали в одном зале, – впервые заговорила Октавия, все это время находясь чуть дальше остальных, наблюдая, словно надзиратель.
– Отлично, правда, это все отлично! – обратился он к ней. – Только вот я не пойму, на станции не выжить…
– Если бы у меня были все ответы, то зачем мне вас двоих сюда приводить?
Курт не ответил – лишь кивнул в знак понимания претензии и, собираясь с мыслями, обратился вновь к изображению. Мойра переглянулась с Наваро, вложив в это куда больше, чем оба ожидали.
