54
Выйдя в центральный коридор, Октавия достала фотографии семьи, лишний раз перед этим убедившись, что за ней никто не последовал и она наконец-то одна. Видеть лица любимых людей – награда для нее, позволить которую ранее она не могла: уж не так устроен ее характер, не так она воспитала сама себя. Не имея сейчас возможности с ними поговорить или увидеть их, ей приходится довольствоваться не только простыми и добрыми чувствами, но и особым пониманием безопасности семьи, чьим жизням не грозит то, с чем она тут сталкивается. Это она может понять, радоваться за других больше, чем за себя, даже гордиться тем, как многое она готова сделать ради их сохранности. Хотя, честно признается она себе, желание вновь увидеть их и поговорить – самое сокровенное в этот немного пьянящий момент. Но ее каюта в карантине: пробравшийся туда иноземец запачкал все вокруг, заразив и воздух, а провести отчистку пока не было возможности. Последние дни выдались трудными – сейчас ей бы очень хотелось изолироваться на какое-то время, но разум в очередной раз ставит ее на место: надо еще многое сделать, а семья никуда не денется. Возможно, так будет лучше, думает она, борясь с пробивающимся сквозь броню отвратным сходством между ней и родившими ее людьми. Она ненавидит эти мысли, эти мерзкие чувства, этот безобразный образ легкомысленного и безответственного человека, неспособного найти время на своего ребенка. Всегда странным для нее было то, что детские воспоминания куда ярче и острее всех последующих, связанных напрямую с ее биологическими создателями, ненависть и презрение которых как раз и были основным в ее детстве. Тогда она впервые увидела смерть – прямо у себя дома. Как впоследствии стало ей известно, чрезмерное количество алкоголя, да еще и запрещенные вещества плохо влияют на организм, особенно когда используется один инструмент на двоих, к тому же содержащий яд. Их тела она помнит отлично – каждую деталь, каждую мелочь. Через два дня постучались соседи, желавшие узнать, когда же будет отдан денежный долг. Уже тогда ее удивила их реакция на мертвые тела: слезы, гнев, шок. Она внимательно смотрела на лица и пыталась понять, что же у них в головах, откуда подобное отношение к смерти. Но удобоваримых ответов она так и не смогла получить. Тела лежали на кровати, где обычно они предавались погружению в удовольствие, понять которое Октавии также до сих пор не удалось. Не было слез, скорби или страха – Октавия просто продолжила свою скудную на тот момент жизнь: рисовала картинки, смотрела телевизор, ела холодную и невкусную пищу. Она даже не вышла из старой и отвратной квартиры, входная дверь которой всегда была открыта, – такой уж был дом, а впоследствии ей стало известно: такие места называют притонами. Она не видела других детей до момента, как попала в приют. Там же она столкнулась с первым непонятным ей явлением – заботой со стороны взрослых: пусть и редко, но были некоторые нянечки, желавшие дать чуть больше, чем тарелка еды и хороший пинок.
Вдруг на фотографию упала капля. Октавия удивилась: сначала посмотрела наверх – но никакой протечки не было заметно. После она тщательно вытерла фото, убедившись в его целостности, хотя это была всего лишь вода на ламинированном материале. Она медленно коснулась пальцами правой щеки – все стало ясно. Сразу растерла щеку с особым трудно сдерживаемым усилием, оглядевшись вокруг в легкой панике. Эти фотографии служили важным напоминанием, что она – не они. Убрав их обратно, Октавия тяжело выдохнула и решительно продолжила путь по центральному коридору. Еще предстояло много работы, прежде чем она сможет увидеть и услышать свою семью, ожидать и впредь так долго она не желает.
По коммуникатору Первый сообщил ей, где находится сейчас Света, с которой Октавия решительно желала поговорить. Придя к рубке связи, она ожидала, что Света будет пытаться связаться с внешним миром, чего не могло произойти: Октавия на всякий случай заблокировала всю систему еще с момента взрыва на Векторе.
Света сидела на том же месте, где и в прошлый раз, когда позвонила бывшему мужу. Откинувшись в кресле, она смотрела в пустоту перед собой, глубоко закопавшись в собственных чувствах и мыслях, определить принадлежность коих к случаю с Наваро или же чему-то личному не казалось для Октавии возможным. Весь вид Светы кричал о ее усталости и тяжести на плечах, казалось, она уже срослась со скафандром, ставшим для нее неким бременем. Она даже предполагает, что сама Света сейчас в неизвестном для себя состоянии, вырваться из которого дается людям крайне трудно, но одно точно: такой она ее еще не видела.
– Ты пытаешься саботировать мою работу?
Октавия стояла в двух метрах от нее, держа руки вдоль тела, так же выглядя со стороны бездушным существом, хотя старалась быть чуть-чуть лояльнее, прекрасно зная, что лучше зайти с иной стороны. Ну а Света словно и не услышала ее вовсе.
– Почему ты не остановила его?
Света подняла глаза и встала, тяжело разминаясь.
– Не все ли уже равно…
– Если для тебя все кончено, то я договорюсь о том, чтобы тебя забрали. Но если нет, то я должна знать, что могу доверять тебе.
– Тебе легко говорить. Ты всегда тут, смотришь на нас сверху, пока мы там, внизу, сталкиваемся еще с тем дерьмом. – Света чуть развернулась к Октавии. – И, знаешь, меня это устраивает. Всегда устраивало.
Света замолчала, глядя на ожидающую Октавию, ища максимально близкие к истине слова.
– Будь я на месте Наваро, поступила бы так же. Может быть, поэтому я не вмешалась. А может быть, потому, что хочется наконец-то поставить точку.
– Сейчас тобой движет личное. В этом ключевая разница между нами. Для меня мало что изменилось, адаптация ко всем трудностям – важнейший навык. Ты его утратила?
Света молчала.
– Хорошо. Займись работой. Лабораторный блок до сих пор в изоляции. Его надо отсоединить, переправить внутрь Сферы и начать вскрытие.
Только Октавия собралась уходить, как Света задала вопрос, вынудив ту остановиться в пол-оборота:
– Почему я? – Октавия не ответила. – Ты можешь вызвать сюда любых профессионалов, целую, мать его, бригаду спецов всех мастей. У нас было много конфликтов, да я бы так и осталась в камере, если бы не Наваро, не говоря уже о том, что я позволила убить Курта, нарушив твой приказ. И ты даешь мне…
– Ты лучше всех знаешь, с чем придется столкнуться людям, если Вектор повторится где-то еще, а мы здесь, на передовой. Ты не просто так не смогла дозвониться: я отключила связь на всякий случай после взрыва на Векторе. Что-то здесь происходит, и я узнаю, кто виноват в сбоях связи и череде неудач. Курт лгал нам с самого начала, но он не мог ничего предпринять в адрес Улья. – Октавия задумалась и особым личным тоном произнесла: – Ты сама сказала, что на месте Наваро сделала бы то же самое. Ты боишься этого.
Октавия развернулась и ушла, оставив Свету одну. Та не понимала, злится она на нее или нет. Может быть, злится на себя, потому что Октавия хоть и права, но не знает главного: Света не связалась с мужем, потому что не захотела. Неожиданно ей стало страшно. Она вновь села тяжело в кресло, спрятав лицо в ладошках, все думая о том, что она пережила в момент почти случившейся смерти. Немыслимо, но почему-то то состояние, как и тот образ со всеми вытекающими чувствами, стали для нее ближе, чем реальность. Такого никогда не было – это пугает и злит, раздражает и заставляет поддаться слабости. Она боится, что если услышит голос мужа, то либо разочаруется, либо тот остаточный эффект пропадет навсегда, а реальность не сможет дотянуться до того состояния покоя и гармонии, испытываемого ею на пороге смерти. Она сама себя ненавидит за это, прекрасно осознавая, как легко может случиться так, что очередная грядущая отвратная ситуация вынудит ее сожалеть об упущенной возможности услышать голос любимого человека. Что же с ней не так, сокрушается она, вновь поднявшись и начав ходить кругами, тяжело дыша, сдерживая себя от гнева в собственный же адрес…
