– Вас послушать, все звучит просто, Кристофер. Но давайте на чистоту: мы оба знаем, если Людвиг попадет не в те руки, начнется такой конфликт, который, за всеми своими великими мотивами, будет иметь последствия, о которых пожалеют все. Риски, мистер Дентон, слишком большие риски. Это наша с вами работа: следить за их работой и принимать расчетливые решения, вынося, пусть и не кажущиеся справедливыми, но необходимые вердикты.
– Разве мы здесь не рискуем? – Произнес Кристофер с необычной смесью разочарования и жалости, словно находясь на грани жизни и смерти, что вынудило Артура впервые за разговор на него посмотреть, – каждый день мы рискуем создать нечто такое, способное изменить все – панацею, бесконечный источник энергии, двигатели для покорения космических просторов и защитников наших жизней, и многое другое, видя это лишь с точки зрения пользы. Уже на следующей неделе ЦРТ начнет стройку новой орбитальной станции для освоения мест, где нет жизни людям: разве это не риск? Другие не понимают, но именно Людвиг или любой, кто будет обладать такими знаниями, необходим для контроля за тем, что мы тут делаем, именно по той самой причине, из‑за которой мы сейчас его и выгоняем. Разработка Бенджамина не просто могла стать, должна была стать тем самым контрольным маяком, дающим нам всем правильный путь, избегая неудач, инцидентов и жертв… А на деле – безопасность комплекса такая, что военные могут позавидовать, и все ради того, чтобы наши открытия остались нашими открытиями. Людвиг – и есть наше открытие, как многие другие, так почему же мы должны отказываться от него?
– Я не суеверный человек, мистер Дентон. Вопросы судьбы и веры не касаются меня по простой причине: практичность. Я был так воспитан, так я воспитал своих детей. Возможно, это веление судьбы. Он здесь, дабы нам больше не совершать ошибок. Я задаюсь вот каким вопросом: если это судьба, то почему сейчас? – Кристофер молча смотрел на Артура,– я не специалист в науке, у меня другая профессия. Но кто‑то давным‑давно сказал «любая достаточно развитая технология будет неотличима от магии». И вот я думаю, если все так, как утверждает Людвиг, что такого мешает им или ему совершить скачок куда раньше, чем сейчас? Ведь, как я могу судить по своим скромным представлением о законах данной сферы, будь в каком‑либо возможном будущем эта сфера такого уровня, что нам будет казаться магией, то наши судьбы, как и всего мира, уже были бы переписаны, и куда в лучшую сторону, чем сейчас. Неужели путешествие во времени, единичный и уникальный случай? Я думаю, нам надо знать свое место, и оно, как это не печально, далеко на последних рядах. Поправьте меня, если я не прав, Кристофер. Можете считать это страхом, ведь я, пусть и не положено, но сознаюсь в этом, прекрасно понимая отсутствие механизмов и систем контроля за последствиями иного выбора.
– А что, если другого шанса нет и не будет? Что если это – как дорога в один конец, и потом мы будем сокрушаться от собственных решений? А ведь исправить все можно уже завтра, условно. Вот оно, прямо перед нами, возможность переписать грядущую историю. Откуда мы знаем, что будь то, о чем вы говорите, об этой «магии будущего», это не произошло уже? Вдруг сейчас происходит самая простая вещь для истории, но которая нам кажется немыслимым, именно из‑за страха перед необъятностью и последствиями? Что, если мы для него лишь один из вариантов, и мешает нам стать чем‑то большим, именно страх? Кто знает, какой это по счету у Людвига вариант прибытия в прошлое, не задумывались об этом?
– Множество интересных вопросов… и крайне необычная теория. Но не практичная. А знаете почему, Кристофер? Потому что для него, возможно, происходящее здесь и сейчас, лишь одно мгновение, лишь вариант из сотен и тысяч, я допускаю это. Но для нас, для меня и вас, история, происходящая сейчас – единственная. Она уникальная для нас, и как только мы потеряем ценность нынешнего, то потеряем самих себя, вместе с грядущим. За неимением родного дома, простым языком говоря, мы все будем лишь блуждать, не сделав ничего полезного для тех, кто нам дорог и близок. Людвиг, как я смел заметить, живет историями, будущими или прошлыми, не важно, но его не интересует настоящее, если вы могли заметить, иначе, мы бы не были знакомы с ним.
– Возможно, вы не знаете, – словно выговаривая заготовленный давным‑давно текст, начал Кристофер, стараясь придерживаться нейтрального тона, – но семь лет назад я потерял жену и двоих детей… Они летали в отпуск на теплые берега красивого моря. Обычное дело обычного дня. Случилась поломка одного из двигателей, пилот не справился с управлением, они упали… все семьдесят один человек погибли. Вы, наверняка, слышали про это крушение, – Кристофер замолчал, выдыхая и стараясь не погружаться в трагические воспоминания, но вскоре резко начал другим тоном, – причина, по которой я решил вам это рассказать, очень проста. Я предпочитаю думать о возможностях здесь и сейчас, иначе можно закрыть ЦРТ и отдаться волю случая, гадая до скончания веков, чего мы принесли больше: вреда или пользы. Все имеющееся у меня – это работа, которая была единственным спасением, единственным местом, дарующим мне веру в то, как близко мы можем быть к избавлению от подобных трагедий. Проект Бенджамина был, как бы это так сказать – несбыточной мечтой, надеждой, которая давала силы и знания продолжать делать свое дело, несмотря ни на что. Создать немыслимое, самое сложное и кажущееся невозможным – это значит перелистнуть страницу истории, где существовало понятие непредвиденных последствий, где каждый может быть уверен, в том, что его судьба, как и жизнь его родных и близких, находится под чутким контролем, чего‑то или кого‑то, не позволившего случится ужасам. Центр развития технологий ведь об этом и говорит по всему миру, даже там, где это не нужно: «У науки не предела». И вот мы сделали это… Бенджамин сделал это, хотя никто и не верил, да и я сам иногда все же сомневался, не зашел ли я слишком далеко в своем горе, веря, как и он, в возможность объять необъятное. Он сделал это… но как будто ничего и не изменилось. Если не использовать каждый шанс для предотвращения ошибок человеческого фактора, катаклизмов или конфронтации мыслимых и немыслимых, случившихся по воле судьбы или неправильных решений, то какой смысл от полумер, – Кристофер закончил несколько грубо, говоря все это словно для себя самого. Уже не обращая внимания на Конлона, он встал и просто пошел по направлению к Бенджамину.
18
– Невозможно определить, какая идея, превратившаяся в действие, запустила цепь событий, начало которой незаметно в общей картине, происходящей в дальнейшей истории. Это та уникальная красота, которая появляется в стараниях увидеть события, которые, возможно, уже никогда не произойдут, но знания о них даруют вам возможность на второй шанс. История – это как дорога, протаптываемая на ощупь, с возможностью оправдать события, что, кажется, произошли по вине случайности, но многими определяются как судьба. Я не верю в судьбу, я верю в выбор. Как сказал один человек, давным‑давно: «Несомненно, важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на самом деле», – Людвига слушали все, но говорил он на самом деле лишь одному.
Бенджамин ознаменовал окончание подготовки, подтвердив готовность: "Можно начинать с минуты на минуту». Направляясь к машине времени, Людвиг наблюдал за каждым, но лишь мысли Итана, прячущегося за многозначительным взглядом, он понимал четко и ясно, а именно – принятие обязательств и надежда на лучшее. Но Людвигу пришлось все же оправдываться перед теми, чьи интересы не были до конца удовлетворены, в частности, перед Майей, которая вела его к машине времени, все еще забрасывая вопросами по истории, требуя дать хотя бы примерные даты и ориентиры в будущих событиях, пусть и отдаленно понимая, что он уже все сделал. Артур в это время подошел ближе и, протянув руку Людвигу, получил ожидаемое ответное прощание. Бенджамин и Кристофер были в метрах пяти от остальных, и пока первый подготавливал запуск, второй молча стоял позади него.
