– У вас довольно усталый вид Итан, что‑то случилось? – С интересом спросила она.
– Сегодня был крайне долгий день… Но я в порядке, спасибо за заботу, – Итан сидел в кресле и слегка откинулся в нем, поглядывая изредка на свой отдел.
– Смею предположить, звонок не несет рабочего вопроса.
– Хочу кое‑что спросить. Это отчасти касается нашего недавнего спора, если можно так выразиться.
– Пожалуйста.
– Как‑то вы говорили: жизнь здесь и сейчас куда важней, чем мечты и представления об утопии, в которой не будет горя и печали. Но разве это имеет значение, если все циклично…
– Вы говорите о мечтах и веровании сродни какой‑то религии, где простые постулаты правят человеческим видением мира. Я же считаю, жизнь проста, и, если ценить её такой, какая она есть, то слепая вера в лучшее будет лишь обузой, в то время, как жизнь представляет собой лишь взлеты и падения, ни больше, ни меньше. Остальное – выбор каждого по своему усмотрению, но фундамент остается прежним во все времена. Я работаю с детьми именно поэтому. Они ценят и любят жизнь такой, какая она есть, вопреки своим недостаткам, и если не показывать им конкретного – выражаясь простыми словами – зла, то человеческие недостатки являются вполне пластичным и способным к изменению явлением.
– Хочешь изменить мир, начни с себя, это хотите сказать? Как‑то вычурно.
– Мир никуда не денется, а вот люди меняются, и лишь они определяют, как видеть и как реагировать на оставшееся от поколений окружение и историю.
– Но ведь все это не важно, рано или поздно история будет повторяться, и уже другие люди будут делать то же, что делали те, чьи имена приводят в примеры, как положительного влияния, так и отрицательного. Замкнутый круг, сводящий на нет все знания и мудрость поколений.
– Вы говорите так, словно это некое открытие, отменившее все ваши достижения. Итан, мы взрослые люди, я знаю, для вас не новость, что все всегда было и будет таким, и нет политического строя, угодного всем, или формулы воспитания, подходящей каждому. Мы делаем лучшее с тем, что имеем, в то отведенное нам время, веря, что это изменит хоть что‑то в том месте, в котором мы живем, вот и все, – Итан молча размышлял, Елизавета следила за ним, ожидая ответа, но все же решила продолжить, – что у вас случилось Итан?
Он не знал, какой дать ответ. Не знал, какой информацией стоит делиться, а какой нет. Но не из‑за того, каким он станет человеком в глазах Елизаветы. Сомнение состояло из страха, что произнесенные слова повлияют на будущее куда более глобально, чем он мог представить. Страх, какого он, кажется, не ощущал никогда, был настолько явным и естественным, в буквальном смысле парализовал его на некоторое время.
– Итан? – Елизавета повысила голос. Он посмотрел на неё удивленно, – с вами все хорошо?
– Мне страшно… – произнес это он с тяжестью, и даже болью в голосе, – я боюсь, ничего не получится. Впервые в жизни мне так страшно от того, что я потерплю неудачу, работая с Кассандрой. Все запланированное…От этого так многое зависит, и я знаю, как это может повлиять на многие‑многие жизни.
– Вы боитесь за неё, я понимаю. Ваши исследования могут и вправду изменить многое, но ваша цель благородна. Кассандра понимает это, как и я, хоть и не согласна до конца со степенью важности, но пользы от этого будет все же больше, чем вреда. Вы делаете то же, что и я, на самом‑то деле. Я стараюсь помочь людям словами, а вы – техническим прогрессом.
– Вы куда лучший человек, чем я, Елизавета, я очень рад, что мы знакомы, – откровенно ответил Итан, получив искрению улыбку в ответ.
– Мы не знаем будущего. Решить, что правильно, а что нет, в той или иной плоскости, по факту невозможно. Я думаю, это самое приятное – не знать грядущего, иначе, будет не процесс создания нового, а попытки исправлять ошибки без видения общей перспективы.
– Почему Кассандра? – Спросил Итан после паузы раздумий над её словами, – откуда это имя, если кроме неё никого не было?
– Когда я с ней общалась, она повторяла одни и те же цифры. Я не знала, что это, но как только поняла, что это номера букв в алфавите, то произнесла ее имя, и она перестала называть эти их.
– Это оригинально, спасибо. Простите, если отнял время, – речь его стала оживленнее, – меня не будет несколько недель, пока отложим встречу с Кассандрой, но я очень жду.
– Есть ли причина в таком решении?
– Вы все скоро сами узнаете.
– Хорошо. Помните, Итан, все мы люди, и всем нам нужна помощь друг друга.
Елизавета выключила связь, оставив его одного, терзаемого чувством недосказанности о последнем дне, унесшим жизни людей.
В совокупности с утаенной информацией от хорошего человека и друга про сегодняшние события, состояние его стало ухудшаться и, пытаясь сдержать в себе эмоции, он окунулся в истерику, крича и швыряя предметы со своего стола. Жгучая боль от осознания происходящего вырывалась сквозь слезы и крик, тяжелую отдышку и потерю контроля над своим телом, отчего он чуть не упал на пол из‑за приступа паники и нахлынувшей слабости, в последний момент используя стол как опору. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким и слабым. Сомнения, окутавшие его, кажется, появились впервые, позволили ему устрашиться собственного желания увидеть результат его будущей работы. Но стоило бурной химии в голове успокоиться, как появилась ясность, словно бушующий океан сменился покоем, благодаря чему этот эмоциональный всплеск доказал ему важность превосходства разума над телом. Он сразу вспомнил Людвига, который был лучшим из них и обладал теми качествами контроля и трезвости ума, которые вызывают у Итана лишь уважение и даже зависть, и как следствие – формируют конечную цель.
Он знает, обязательно будут люди, противящиеся как прогрессу, так и определенному типу эволюции, истинную цель которой понять дано будет не всем, по банальным причинам, именуемым как человеческое «я».
Мы не короли, что хотят править миром вечно, ибо другая жизнь неведома. Мы также не хотим противопоставлять себя и свои взгляды эволюции, которая куда старше и мудрее нас, и всегда будет выигрывать, ибо в её руках самое важное для успеха – время и терпение. «Так кто же мы тогда?» – спрашивал себя Итан, вплотную подбираясь к окончательному усвоению событий последних суток. Мы – это те, кто будет создавать лучший мир из того. Столько людей, историй и перемен привели к тому, что будет создаваться впервые в истории всей планеты, а главное – в истории минувшего человечества, ведь деление между роботами и людьми впредь состоит не столько в физической структуре, сколько в образе мышления и видения жизни. Это понимание стало первым важным принятием для Итана, как для человека науки, впервые чувствующим себя не просто одиноким – чужим, что подтверждается его желанием сказать людям в оправдание вынужденного прогресса: «Мы лучше».
24
Прошло две недели, с того самого момента, как Бенджамин видел Майю и Итана в последний раз. Это время не было потрачено им впустую, ведь помимо отчетности перед начальством ЦРТ, проводившим ни один допрос с целью выявления причин произошедшей трагедии, Бенджамин потратил не меньше времени для освоения в этом мире. Казалось бы, его не было два года, а эффект, оказанный другим временем, был настолько велик, что порой он чувствовал себя крайне одиноким, находясь в окружении привычного атрибута его старой жизни, но не способный ни с кем быть откровенным. Ни с кем, кроме двух людей. И как бы история будущих событий не трактовала в его глазах важность создателя первого в мире Искусственного Интеллекта, все чаще он думал о другом человеке, о той, которую он ранее не имел чести толком знать, но ему казалось, будто она всегда была частью его жизни.