Он осуществил свою мечту, и сильный орёл взлетел в его душе, ворвавшись в небо победы и счастья.
Женя пополз на четвереньках к ближайшей стене с одним лишь желанием: прислониться к ней и немного отдохнуть. Но вспомнив про ранец и находившуюся там бутылку тёплой воды, пополз туда, старясь не царапать колени об углы камней.
Мимо него пролетел светлячок.
Женя остановился и поднял голову, взглянув на зависший в воздухе фонарик. Хоть левый глаз и заплыл, а сознание потихоньку оставляло его одного, всё же он ясно смог увидеть два чёрных глаза, следящих за ним. Да, именно за ним. Их взгляд был оценивающим и будто сканирующим, так Женя чувствовал, как он скользит по его телу, подмечая каждую деталь.
И ему это не нравилось.
Эти глаза были открытым окном в его самые потайные кошмары, и через окно это могли просочиться все жуткие монстры, которых только способны выдумать люди. В этих маленьких глазках Женя видел зло, что за всё своё время удалось скопить миру. Это были глаза, открывающие ворота в Ад, и через них на Женю глядел сам Сатана. Он не мог знать, не мог видеть этого, но тем не менее он чувствовал, что светлячок этот очень внимательно его изучает.
Почувствовав внезапный прилив ненависти, Женя плюнул в него кровью, заплескав алым его светящееся брюшко. Светлячок тут же улетел, оставив истекающего кровью паренька одного. Он дополз до стены и, с трудом прислонившись к ней, заплакал. Слёзы его смешивались с кровью и огромными каплями падали на испачканную футболку.
Он победил.
Победил…
Глава 10
Осознание
– Дайте антидепрессанты.
– Какие?
– Любые, двадцать пачек.
Фармацевт с удивлением посмотрел на неё. Катя заметила в его взгляде недоверие и, как ей показалось, слабый испуг.
Она так и вышла из больницы: в прилипшей к телу майке, порванных и окровавленных джинсах и выданных медсестрой тапочках. Она не понимала, куда идёт и идёт ли вообще. Взгляд её серых глаз был пуст и ничего не выражал, лишь редкие слёзы стекали по бледным щекам. Ноги сами вели её к дому сквозь бесконечные улицы, ставшие для неё сменяющимися картинками. Многие люди толпами стояли на дорогах и подолгу смотрели наверх, пока Катя протискивалась меж ними, нашёптывая имя мёртвого сына.
Ей отказали в выдаче тела ребёнка под предлогом того, что не имеют на это права, и поместили его в морг, куда её – женщину, обезумевшую и готовую перегрызть глотку любому – даже не думали пускать.
Она продолжала идти под холодным светом фонарей и пропадала в тенях узких переулков. Спотыкалась об острые камни и выходила на проезжую часть, пока яростные выкрики водителей пытались долететь до её сознания. Она всё шла, и холодный ветер подхватывал взлохмаченные волосы и пронизывал тысячами иголок всё тело, содрогающееся от холода. Одинокая женщина не замечала голых веток кустов, царапающих её кожу и пускающих кровь. Она не заметила пробежавшую мимо девушку, чью нижнюю половину лица и оголённую грудь будто облили ведром крови. Её ноги равнодушно преодолевали глубокие лужи, и лишь благодаря пожилому мужчине, что резко дёрнул её на себя, она не врезалась в столб.
Ноги несли её к дому, но душой она тянулась в морг, и пролежала бы там тысячелетиями, если бы её насильно не выпихнули оттуда эти грёбаные врачи.
Около дома Катя, сама не до конца понимая, что делает, зашла в аптеку. И вот сейчас, стоя перед этим козлиной-фармацевтом, она просила его дать ей антидепрессанты. Кучу антидепрессантов.
– С вами всё в порядке, девушка?
Он взглянул на её окровавленные джинсы и взглядом прошёлся по телу. Катя привыкла к подобному взгляду мужчин, жадно поедающих глазами её формы, но сейчас фармацевт смотрел на неё с лёгкой тревогой и вроде как заботой, готовой сорваться на неё мягкой пеленой нежности.
И её это начало бесить.
Она не нуждается ни в чьей заботе и уж тем более понимании. Никто, абсолютно никто на этом свете не способен её понять и полюбить. Потому что никто этого и не умеет. Любовь в мире умерла вместе с её рождением – рождением Екатерины Мальцевой, этой отвратительной жены и ужасной матери.
Она набрала в грудь как можно больше воздуха и спокойно проговорила:
– Просто дайте мне грёбаные антидепрессанты и не злите меня.
Катя подняла глаза, зная, что увиденное в этих глубоких зрачках испугает фармацевта и даст понять, что с этой женщиной лучше не шутить. Она понимала, что каждый прохожий, каждый человек, с которым она недавно разговаривала, считал её сумасшедшей, и мнение это было оправдано её видом – неопрятным, пугающим и заставляющим держаться подальше. Мужчина, только взглянув в эти серые безумные глаза, сразу всё понял и молча достал двадцать запрошенных пачек.
Он выложил всё на кассу и неуверенно сказал:
– С вас… двадцать две тысячи триста пятьдесят рублей.
Катя медленно запустила руку в карман, и фармацевт невольно подумал, что либо девушка находится под чем-то, либо убита ужасным горем. Но глаза её оставались ясными, а в голосе слышалась настойчивая твёрдость, в нотках которого не было ни намёка на какое-либо опьянение. Девушка была трезва и опасна, а взгляд её безумных серых глаз объяснял это красноречивее любых в мире слов. Фармацевт решил не спорить с этой сумасшедшей и во всём ей потакать, лишь бы она быстрее ушла отсюда.
Пройдясь по гладкой поверхности кармана джинсов, Катя осознала, что оставила свою толстовку у того горящего здания, их бывшего дома, а вместе с ней и кошелёк с деньгами и документами. Ужаснулась она лишь на секунду, но потом вспомнила, зачем пришла, и успокоилась. Её теперь не будут волновать ни деньги, ни куртка и документы, ни погибший сын, которого она несла на руках, казалось, полвека назад. Она встретится с ним и будет укачивать его столько, сколько того захочет её малыш.
Её Миша…
Катя достала руку из кармана и равнодушным тоном произнесла:
– У меня нет с собой денег. – Её слабый хрип вновь насторожил фармацевта, и тот невольно сморщился, услышав её голос. – Я могу занести завтра. – Ужасный, полный тоски и отчаяния смех вырвался из обтянутой майкой груди, и он ясно раздался в почти пустом аптечном зале. – А нет, не смогу. Давайте я тогда… – Она замолчала на полуслове и с ужасом уставилась на продавца, стоящего по другую сторону кассы. Молчание повисло в воздухе и давило своей тяжестью. Фармацевт видел, как в её глазах на поверхность проступало осознание, и осознание чего-то плохого.
Может, даже ужасного.
После долгой паузы Катя выдохнула:
– Твою мать, – и оперлась о стеклянную витрину. Осмысление происходящего накатило на неё со смертельной стремительностью, и тело её вновь начало трясти. – У меня же дом взорвался… – И, посмотрев на фармацевта, она потеряла сознание.
Лишь на миг она очнулась в палате больницы и увидела маленький жёлтый огонёк, повисший в воздухе напротив окна. Приподнявшись на одном локте и не заметив, что лежит полностью голая под одеялом, Катя крикнула ему:
