Он видел в нём постоянную напряжённость и готовность броситься на кого угодно – отсюда и выходил этот редко пробивающийся оскал. Понимал, что она гораздо старше его (лет семь-восемь), и именно поэтому не подавал виду, что замечает её слегка сумасшедшей и опасной. Внешне он оставался спокойным и невозмутимым, хотя сердце отчего-то всё время сжималось. И когда они оба вышли из больницы, Женя задался вопросом: «А безумие не заразно?»
Как бы то ни было, он всё ещё находился в здравом уме.
Вроде бы…
Катя полностью повернулась к нему всем телом. Проникающие сквозь стёкла магазина лучи скользнули по её волосам и ярко блеснули в смотрящих на молодого паренька глазах. Смотрящих с лёгким удивлением и еле видимой злостью, перемешанной в жгучем коктейле непонимания.
– Что ты сказал?
Женя, не уводя взгляд с её серых глаз, повторил:
– Ты можешь поднять бутылку, которую бросила на пол?
Она вопросительно наклонила голову на бок, и непринуждённый смех вырвался из её груди. Вот только он был натянутым. Уголки губ поднялись высоко вверх, растянув рот в улыбке и обнажив чистые зубы. Но глаза… они не смеялись. Даже серая радужка не смогла скрыть царствовавшую там боль.
Катя начала подходить. Её кроссовки тихо ступали по белому кафелю, пока сама она медленно, будто чего-то выжидая, приближалась к Жене.
– Ты хочешь, чтобы я подняла эту чёртову бутылку? – Она усмехнулась. Становилось тяжелее и тяжелее сдерживать её пронизывающий, пытающий взгляд. – Ах да! – Руки взметнулись вверх, и голос её повысил свой тон. – Я же совсем забыла, что здесь работают бедные уборщицы! Как я так не подумала-то о них, тварь бессовестная! – Она вновь посмотрела на него. – Да? Ты это хотел услышать, дорогой? Это?! Чтобы я начала орать, пока весь грёбаный мир дохнет у нас под носом, да?! Охрененная идея, дружок! Ты гений! Самый настоящий гений! Я не знаю, как тебе ещё не выдали Нобелевскую премию!
– Успокойся, пожалуйст…
– А ты мне рот не затыкай, понял? То, что тут остались только мы вдвоём, не даёт тебе никакого права командовать мной! И вообще знаешь что? – Она наклонилась и подняла бутылку. – Нахер твои просьбы! – И с размаху кинула её вглубь магазина. Когда послышался удар пластика о кафель, Катя вновь повернулась к Жене, не переставая смотреть на него вызывающим взглядом. – Доволен? Я выбросила это дерьмо в мусорку. Теперь весь мир – одна сплошная мусорка. И если будешь так распоряжаться моими действиями, – она подошла к нему вплотную, – я вырежу тебе глаза. Надеюсь, ты это понял.
И вот здесь он начал её ненавидеть. Не совсем то слово, способное описать лёгкую щекотку злости глубоко внутри, но именно оно больше всего иллюстрирует те чувства, которые Женя испытал, когда её слова клином впились в его сознание. Её дерзость привлекала, да, но как только она начала переступать порог дозволенного (дозволенного? и кто определил это "дозволенное"), то слабые намёки на гнев стали играть на струнах его разгорячённой души.
Катя смотрела на него снизу вверх, и аккуратная призма её волос чуть прикрывала левый глаз, но не могла скрыть тех ноток (сумасшествия? дикости? безумия?) бушующих чувств.
– Если ты думаешь, что я жду ответа, то очень сильно ошибаешься. Пиздец как ошибаешься.
Она отошла от него и переключила внимание на стеллажи с сухариками и чипсами. Конечно. Вот только Женя понимал, что она чувствует его взгляд на себе. Это было видно по напряжённым глазам, направленным на одну из пачек на стеллаже, но не видящих эту самую пачку. Всё её тело напоминало сжавшуюся пружину, готовящуюся вот-вот сорваться. И на какой-то момент, на какой-то краткий миг призрак ненависти удалился и уступил место искренней жалости к этому человеку, к этой несчастной женщине.
Но всё вернулось на свои места, когда она произнесла:
– Может, прекратишь на меня пялиться?
– Не прекращу.
Такого ответа она явно не ожидала, и озорная улыбка появилась на полуфиолетовом лице, когда Катя с нескрываемым удивлением посмотрела на него. А он… он продолжал её разглядывать, не переставая улыбаться.
На ней были простая белая майка, чётко подчёркивающая изящество её фигуры, светло-голубые джинсы, не скрывающие стройность манящих ног, и лёгкие серые кроссовки. Волосы были распущены и свободно падали на обнажённые плечи, прилегая в дальнейшем к спине. Карие глаза Жени оценивающе проходились по её телу, визуально наслаждаясь каждым изгибом округлённых форм и стройностью прекрасного силуэта.
Вот только под женским силуэтом хрупкой девушки скрывалось нечто большее, чем просто зверь. Он это чувствовал. Не знал откуда, но ощущал своей кожей. Там, под обтягивающей майкой, находилось что-то опасное. И только крепкие замки рассудка сдерживали это нечто, не выпуская его наружу. А в том, что звенящие ключи сумасшествия могли запросто отпереть прочную клетку, сомневаться не приходилось.
Наконец их взгляды пересеклись, и как только это произошло, Катя убрала упавшие на лицо волосы и чуть закинула вверх подбородок – этот жест Женя уже хорошо научился распознавать в её движениях.
Они стояли у выхода из магазина, окутанные безучастной тишиной, разбавляемой лишь мерным жужжанием ламп. Оба вышли из больницы ни с чем и негласно приняли решение зайти в какой-нибудь ларёк утолить мучащую их жажду. Хоть Женя и осушил до этого весь кувшин, проклятая жара сделала своё дело в первые минуты, как они вышли на улицу, и выжала каждого подобно губке.
А сейчас его выжимал её взгляд.
Он стоял у самого дверного проёма, перекрывая к нему путь своим телом. Тёплый ветер проходил невидимыми пальцами по его спине и уносился дальше разгуливать по пустым тротуарам и притихшим без людей окнам. В этом небольшом магазине, кассир которого так и не вышел из туалета, друг напротив друга стояли молодой парень и девушка. Казалось, растущее вокруг них напряжение заполняло собой каждую частичку воздуха и давило своей массой, своим ожиданием чего-то неизбежного.
На улице каркнула ворона, и Женя резко повернулся, ошарашенный таким привычным звуком. Но как только он снова посмотрел на Катю, её глаза были как нельзя близко, а рука ещё ближе. И только когда послышался чёткий, невероятно громкий шлепок, а его голову чуть откинуло вбок, он понял, что ему дали пощёчину. Причём такую мощную, какую он не получал ни разу в жизни.
Начнём с того, что он вообще никогда не получал пощёчин.
Его рука рефлекторно взметнулась вверх и провела пальцами по горячей коже. Слава Богу, она ударила по той стороне лица, где было меньше синяков.
Пока что.
Хоть Катя и была ниже Жени, всё же она схватила его за грудки футболки и с силой прижала к дверному косяку. Он не сопротивлялся, потому что знал, что сильнее, но всё же маленький огонёк страха зародился в его груди, когда он увидел сквозное безумие в этих серых глазах.
– Слушай сюда, говнюк, – она говорила быстро и с нескрываемой ненавистью, пока её слюни вылетали из-за рта. – Если ты не в курсе событий, я тебя посвящу. Мир сдох. Не только Питер, нет. Весь чёртов мир! Не знаю откуда, но я это… я это знаю.
