Он слегка дёрнулся после последней фразы. Он ведь тоже знал. Непонятно откуда, но знал.
– И знаешь, что это значит? Знаешь?! – Она тряхнула его, но только лишь потому, что он ей это позволил. – А это значит, дорогой мой, что нахрен пропали все правила. Закон, конституция и этот твой сраный этикет! Кому будет хуже оттого, что я, видите ли, не выбросила в мусорку бутылку? Кому будет от этого хуже?
– А ты не хочешь попробовать остаться человеком? – И смотря ей в глаза, он добавил: – Или уже поздно?
Она опустила голову вниз, так что он видел только её макушку, откуда и росли волосы. Он слышал её дыхание и ощущал слабое, пытающееся показаться сильным давление кулачков на свою грудь. Похоже, она борется с внутренним монстром, не давая ему выйти наружу. И победила, так как сразу разжала ладони и молча вышла из магазина, не проронив ни слова.
Стоило ли ему говорить это? Он не знал. Следует ли сейчас останавливать её, уходящую вдаль, ничего не сказавшую? И кому, опять-таки, от этого будет лучше? Ей или ему? Или им обоим? Женя полагал, что её уход лишь сыграет ему на руку, поэтому решил не окликать эту сумасшедшую и дать ей свободно уйти.
И всё же он крикнул:
– Стой! – Её фигура продолжала удаляться, не планируя замедлять шаг. Наоборот, даже ускорила. Сам не зная зачем, Женя побежал за ней. – Да погоди ты! Давай договорим!
– Ты уже всё сказал.
Спина всё приближалась, и вскоре Женя положил руку ей на плечо, чтобы слегка развернуть к себе, но её тут же смели, оставив обнимать воздух. Сама она чуть ли не бежала, и чтобы не играть в догонялки, он резко приблизился, встал перед ней и быстро накрыл её плечи своими ладонями, легонько их сжав. И она остановилась. Посмотрела на него сквозь падающие русые волосы и сжала губы, превратив их в тонкую белую линию. Кулачки разом сжались, но Женя не обратил на это внимания и, аккуратно, даже с призрачным страхом убрав упавшие ей на лицо волосы, проговорил:
– Прости, если я…
– Нахер мне твои извинения? Ты лучше следи за тем, что говоришь.
И вот здесь он её стал ненавидеть. Его руки были у её головы, придерживая светлые пряди и не давая им упасть. Внезапно Женя почувствовал безумную смесь любви и ненависти к этим серым глазам, смотрящим на него прямо и неприкрыто. В нём закипело дикое желание прильнуть к её губам, попробовать их на вкус. Порвать эту чёртову майку и сжать её груди, да так, чтобы она закричала. Кончики его пальцев полыхнули ярким огнём злобы, и потушить этот огонь он хотел именно любовью. Любовью? Скорее похотью. Да, именно ей. Лишь на короткий миг она взвыла в нём оглушающим воем и удалилась, оставив после себя только еле слышный шёпот. Но он её испытал. Хоть на секунду, но испытал – эту первобытную страсть к чужому, такому манящему телу.
– Может, ты мне дашь пройти?
Женя опустил руки и чуть отошёл в сторону, открыв Кате вид на пустынную улицу, на главной дороге которой было две-три столкнувшиеся машины. Каждый из них стоял и смотрел на другого, и лишь слабый напев ветра перебивал повисшее между ними молчание.
– Иди, – наконец сказал Женя. – Вот только куда ты пойдёшь?
– Надеюсь, что не в жопу.
Лёгкая тень улыбки тронула губы Кати, но тут же исчезла, когда она услышала:
– Что-то случилось?
Её брови вопросительно сдвинулись, и когда Женя увидел это, что-то опять сдавило его грудь.
– В каком смысле?
– В прямом. – Он видел непонимание в её глазах и… да, кое-что похожее на страх. Тот, что показался в палате при первой встрече. – Ты выглядишь какой-то…
– Не твоё дело, как я выгляжу, понял? Одному мужику постоянно не нравилось, как я одеваюсь, и даже когда весь мир передох, нашёлся такой же, блять, ценитель моды!
– Ты можешь успокоиться?
– А ты спокойствия ищешь? Так я тебя поздравляю, дорогой, ты обосрался! Мы на планете Земля, и хер ты теперь сыщешь здесь спокойствия! – Она залилась смехом, и от него у Жени по спине прошлись мурашки. Что-то похолодело внутри, съёжилось и заткнуло уши, лишь бы не слышать настолько фальшивого смеха. – Слушай, я не хочу себе портить настроение в этот замечательный день, когда всё человечество наконец отправилось в ад. Поэтому давай-ка ты не будешь выносить мне мозги, а я не буду пытаться тебя убить. Мы просто разойдёмся и больше никогда не вспомним друг о друге. Как тебе идея?
– Не думаю, что…
– Господи, да мне насрать. Спросила только из-за твоей сраной «вежливости». – Последнее слово она взяла в кавычки, согнув два пальца и саркастически улыбнувшись. После чего вновь подняла вверх подбородок и зашагала на другую сторону улицы.
Она была на середине улицы, когда Женя крикнул:
– Ты чего-то боишься! Я это заметил в тебе!
– Я боюсь только твоих нудных вопросов!
Не оглядываясь, Катя продолжала идти. Её стройные ноги всё удалялись, а фигура уменьшалась и уменьшалась, пока ветер резво играл со светлыми волосами.
И тут пришло озарение.
Яркая вспышка в запутанном сознании, и именно она осветила те фрагменты памяти Жени, которые он закопал глубоко внутри и думал, что никогда о них не вспомнит.
На одном из них ему сообщают в школе, что отец умер. Сердечный приступ. Потом глубокий провал, и из него выныривает картина, как на нём, держась за шею, повисает мама и рыдает в его рубашку, пока сам он удивляется её слезам и внезапно появившейся любви к своему мужу. Он чувствует, как трясётся тело матери, и десятки глаз пришедших устремлены именно на него – сына мертвеца. И наконец выступает тот момент, когда на поминках он выходит в туалет, умывается, после чего смотрит в зеркало. Оттуда на него глядит уставший мужчина, засунутый в шкуру четырнадцатилетнего подростка. Но больше всего… больше всего Женя запомнил глаза. Свои глаза. Этот наполовину опустевший взгляд, что был и у его матери. Вечный поиск опасности рядом с собой, постоянная напряжённость и не отпускающая тревога уже прошедшего – всё это он увидел в отражении себя.
И то же самое увидел в её серых глазах.
Он поднял голову и увидел, что Катя почти добралась до другой стороны улицы. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Женя крикнул:
– У тебя кто-то умер!
Женский силуэт остановился и замер на месте. Значит, идём в правильном направлении.
– Умер кто-то из твоих близких, и теперь ты винишь в этом весь мир!
Она повернулась. И хоть расстояние было велико, всё же удалось увидеть, как сжались её кулаки и как поднялись плечи от тяжёлого вздоха. Он действительно ощутил – ощутил на физическом уровне – её пропитанный ненавистью взгляд. И если бы им можно было задавить человека, то Женя давно бы уже превратился в лепёшку.
Катя пошла вперёд, навстречу ему. Она возвращалась быстрыми шагами, не сводя с полуфиолетового лица глаз и еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Казалось, белая майка пыталась её остановить, облепила собой весь торс и сдерживала то, что билось внутри.
