Орёл расправил крылья.
Он с силой надавил ей на рот, чувствуя пальцами острые скулы. И впервые он был так близок к тому, чтобы ударить женщину
– А вот сейчас ты послушай меня, дорогуша. – Кровь продолжала течь по его лицу. – Если ты возомнила себя амазонкой, то я скажу, что со мной это не работает. У меня тоже есть гордость и честь, и не думай, что я не смогу дать тебе сдачи. Ещё как смогу. – Она дёрнулась, но не смогла вырваться из его рук. – Ты сама сказала, что здесь никого нет, поэтому посмотрим, кто из кого выбьет всё дерьмо. – На ладонь упали две крупные капли солёных слёз, сорвавшихся с покрасневших глаз. В них сквозил самый настоящий гнев и… страх. Опять. – Слушай, я не желаю тебе зла.
Катя что-то пробубнила, но он сильнее надавил ей на рот и сжал шею, заставив серые глаза сощуриться в приступе боли.
– В твоей жизни случилось горе, но если ты настолько слаба, что не можешь это нормально принять и начинаешь обвинять в этом весь мир, то я не позволю тебе обвинять меня. Твой сын погиб, и это нужно при…
Но её ногти уже впились ему в шею, заставив ослабить хватку, и Катя тут же вырвалась из неё и закричала:
– ХВАТИТ! ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! ТЫ ИЗВЕРГ! ПЕРЕСТАНЬ МНЕ ЭТО ГОВОРИТЬ! – И зарыдала. Она облокотилась о верх машины, опустив голову между скрещённых на крыше рук. Светлые волосы заботливо скрыли лицо от Жениных глаз, ярко выделявшихся на тёмной маске синяков.
Её всхлипы были ужасны. Никогда прежде он не слышал ничего более пугающего. Сердце его невольно съёживалось каждый раз, когда Катя судорожно делала вдох – неравномерный и проникающий в самую душу. Её вспотевшая на жаре спина то и дело подрагивала, обтянутая влажной белой майкой. Пробивающиеся сквозь всхлипы стоны затрагивали струны глубоко в сердце, и отчего-то грудная клетка показалась ему слишком маленькой, слишком тесной. Он вновь ощутил это странное, разжигающее внутри огонь чувство, природа которого до сих пор оставалась для него загадкой.
Внезапно Женя возненавидел себя. И возненавидел за то, что заставил плакать (рыдать, а не плакать) эту женщину, хоть она и грозилась вырезать ему глаза. Но он чувствовал, что попал точно в цель, и причиной такого поведения является и вправду нечто серьёзное.
Например, смерть любимого сына.
Тёплый ветер слегка трепал её волосы и играл с ними, но они всё так же укрывали искажённое плачем лицо. Подойти к ней и хотя бы прикоснуться означало переступить черту опасной зоны, поэтому Женя просто сказал:
– Ты хочешь уйти?
Она подняла голову, и лучи солнца подчеркнули красоту её заплаканных глаз.
– А ты ещё не понял?
Он молчал и смотрел на неё. Смотрел на сломленную жизнью женщину, у которой отобрали самое дорогое, что только было на свете – ребёнка.
– Я хочу свалить от тебя на другой край планеты. – Её верхняя губа чуть приподнялась, обнажив зубы в подобии оскала. Катя отошла от машины и приблизилась к Жене, расправив плечи. – Никогда в жизни я не встречала такого гнилого человека, как ты. Никогда. И если ты сдохнешь, я буду танцевать на твоём трупе, пока он не разложится, понял?
– Почему ты…
– НЕ СМЕЙ! – Она повысила голос, но тут же взяла себя в руки. – Только попробуй задать мне хоть один свой грёбаный вопрос. Только попробуй. – Нервный смешок вырвался из её груди, а за ним и ещё один. Они выходили один за другим, и вскоре она залилась громким, даже пронзительным смехом. Истерическим смехом нездорового человека, психика которого начала давать сбой.
Катя упёрлась руками в колени и продолжала смеяться, пока из глаз крупными каплями срывались слёзы. Женя смотрел на неё дольше минуты, после чего неуверенно спросил:
– Всё в порядке?
Давясь последними смешками, Катя ответила:
– Да я просто представила, как буду танцевать джигу на твоём теле, и это так смешно! Господи… – Она выплюнула ослабевающий смех и серьёзно посмотрела на Женю. – Ни слова о М… о моём сыне. Вздумаешь идти за мной, то как только попадёшься мне в руки, клянусь, я оторву тебе яйца и оставлю истекать кровью, пока ты наконец-то не сдохнешь.
– Если сможешь.
– Смогу, не сомневайся. То, что мы очнулись в одной больнице – всего лишь случайность, и дальше мы пойдём разными дорогами.
Она замолчала и в повисшей тишине смотрела в тёмно-карие глаза. Женя, воспользовавшись моментом, сказал:
– Понял?
Её брови комично сдвинулись.
– Что?
– Ну, ты не сказала своё «понял?». Оно мне уже успело понравиться.
– Шуткануть решил, да? Ну тогда я тебе тоже расскажу шутку, слушай внимательно. Жил-был один урод по имени Евгений. Жил, не тужил, и тут херак! Весь мир отправился прямиком в задницу! И тут сука-судьба захотела прикольнуться и оставить его в живых, засунув его тельце рядом со мной. Клёво, да? И теперь этот козёл осознал, что на всём белом свете осталась одна особь в моём лице и начинает выносить мне мозг и срать в душу, на самое больное. На самое больное!
– Но в голову этой особи не приходит такая мысль, что этот козёл может ей помочь?
– Да ты что! Один раз я так повелась и вышла замуж за кретина, а потом он трахнул меня и исчез. Тоже, блять, хотел помочь.
– Я не он.
– А почему я должна тебе верить? Мы знакомы меньше двух часов.
– Ты не должна мне верить, но просто то, что ты говоришь – неправда.
– А что тогда правда?
Он сглотнул и почувствовал, как слюна царапает стенки пересушенного горла.
– То, что ты одинока. Тебе нужен кто-нибудь рядом.
– Ну уж точно не ты. Слушай, ты думаешь, я не смогу выжить одна?
– Только если из ума.
Она одарила его лучезарной улыбкой и тихо проговорила:
– Без твоего дешёвого юмора как-нибудь обойдусь.
Катя отвернулась и пошла прочь, но Женя снова ухватил её за руку и остановил. Их взгляды встретились и зацепились друг за друга, проникая в самые глубины неизвестного.
– Я не буду тебя держать, но…
– Именно поэтому ты не даёшь мне уйти, да?
– Я не даю тебе уйти только по одной причине.
– Ну и почему? Давай, удиви меня.
– Потому что… – Он взглянул в серые радужки вокруг её зрачков. – Потому что я волнуюсь за тебя.
Катя открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и осталась стоять, непонимающе уставившись на Женю. Слова пытались вылиться наружу, но застревали в горле мёртвым комом. Она лишь смотрела в эти карие глаза и не могла издать ни звука.
– Да, я понимаю, звучит как бред, но я правда не хочу тебя отпускать. Выбор, конечно, за тобой, но…
– Ты волнуешься за меня?
В её голосе не было ни насмешки, ни присущего ей сарказма – лишь искреннее удивление и интерес. И что-то ещё. Что-то… похожее на недоверие.