А умер он.
И она ничего не чувствовала.
Влада пыталась выдавить из себя хоть каплю горя, каплю скорби по ушедшему близкому, но ничего не вышло. Только лёгкая тоска, подобная расставанию с непродолжительными отношениями. Вот так и бывает: безумная любовь мигом переросла в холодное безразличие.
Но больше всего её пугало другое. Больше всего её пугали люди. А именно те, с кем смерти было лень иметь дело. Хоть Владе и исполнилось всего девятнадцать, она прекрасно понимала, что человеку необходим какой-никакой да контроль. А если он будет предоставлен сам себе в современном мире… что ж, это станет дикой природой с высокоразвитыми технологиями. Снова главным правилом будет «выживает сильнейший», и спорить с этим будет глупо, иначе тебе просто перегрызут глотку. Свободный человек действует исключительно по своим убеждениям и принципам, а в декорациях нынешнего мира они будут не самыми радужными. Большинство превратится в зверей, это однозначно. Добрую половину человечества сдерживают только законы и писаные правила, но как только они утратят силу, то тут же начнёт править первобытная природа, скрывающаяся глубоко внутри нас. И только сознательная воля, только крепкие убеждения будут способны удержать от того, чтобы перешагнуть черту, отделяющую человека от животного.
Влада подняла лицо вверх, навстречу десяткам струй горячей воды.
Ей предстояло приспосабливаться к новым условиям, раз она хотела выжить в новом мире. Он изменился, его края заострились, и теперь следует научиться обходить их или же стискивать зубы от боли, когда они начнут вспарывать кожу. Пойдёт ли дальше с ней Джонни, она не знала, но точно была уверена в том, что не будет сидеть на месте, а первым делом…
Внезапно лёгкие сжались, а глаза широко раскрылись. Кто-то резко ударил под самые рёбра и сильным рывком вытянул весь воздух, на миг парализовав тело. Её разум выдал лишь одно слово, но его хватило, чтобы сомкнуть невидимые пальцы на шее и начать душить Владу, пока та не верила пришедшему осознанию.
Родители.
Глаза мамы, такие прекрасные и всегда вселявшие надежду, могли превратиться в два мёртвых огонька, в два пустых кратера, в глубинах которых разгуливает вечная пустота. Отец мог быть придавлен каким-нибудь станком на заводе, и от одной картины, как его внутренности плавно стекают по всё ещё работающей технике, стало безумно страшно. Никогда Влада не ощущала смерть настолько реальной. Даже истекая кровью на той проклятой заправке. Только сейчас она осознала, как запросто эта костлявая сука способна подцепить на острие своей косы любого. Абсолютно любого. Её присутствие ощущалось как нельзя сильно, особенно в опустевшей душевой, что стала настоящим фрагментом прошлой счастливой жизни. Только когда смерть подбирается максимально близко, ты начинаешь чувствовать её запах. Только когда она отнимает у тебя близкого человека, в полной мере понимаешь, насколько ты не защищён от её лезвия, и как неотвратим, как неизбежен конец.
Казалось, она дышит прямо над ухом и постукивала своими пальцами о мокрый кафель. Она, возможно, забрала самое дорогое, что было в жизни Влады – её родителей. И это «возможно» пряталось в широкой улыбке усмехающегося черепа.
В голове пронеслись сотни моментов из детства, и все они лучились радостью, сияли детским восторгом и неподдельным счастьем. В одном из них мама учила её печь торт и давала советы, как понравиться Диме из параллельного класса – тому самому мальчику, на которого влюблёнными глазами смотрела её дочь. На другом фрагменте папа учил кататься на велосипеде, и после того как она врезалась в чью-то машину, они оба рванули с места, смеясь и оглядываясь одновременно. Всё это память вытащила наружу и облила мягким светом воспоминаний, но их тут же накрыла тень поджидающей смерти – молчаливой смерти, равнодушной к любым крикам и просьбам.
Она могла забрать родителей, но могла и оставить в живых. И только увидев их перед собой, Влада смогла бы успокоиться, независимо от результата. Самое страшное – именно неизвестное, и пока оно скрывается под завесой тайны, сердце никогда не будет биться ровно.
Решение «что делать дальше» было принято мгновенно, без каких-либо колебаний. Владислава Кравцова повернула краники в исходное положение и, когда поток воды иссяк, расправила хрупкие плечи и вдохнула полной грудью. Крупные капли стекали по её горячей коже, преодолевая небольшие окружности и отражая блики цокольных ламп. Маленькие ладони с силой сжались в кулаки. Мышцы всего тела разом напряглись, выступив в роли доспехов для раненой души. Теперь она знала, что делать. Теперь у неё была цель, и пока та не будет достигнута, о спокойствии не может идти и речи.
– Я справлюсь, – голос прозвучал хрипло, но уже со следующим словом обрёл былую силу. – Я найду маму и папу. Чего бы мне это ни стоило. И буду сильной. – Тёмно-зелёные глаза решительно смотрели на вырезы плитки на стене. – Я буду сильной. Обещаю.
Влада насухо вытерлась, высушила волосы феном, работающим на аккумуляторе, оделась и, в крайний раз глянув на себя в зеркало, вышла из душевой.
На том месте, где она лежала, укутанная в одеяло, теперь стоял раскладной столик, окружённый двумя стульями, на которых они уже сидели. На одном из них уместился Джонни, и сразу увидев открывшуюся дверь, он встал, доедая бутерброд с колбасой. Когда Влада к нему приблизилась, он виновато улыбнулся и развёл руками.
– Прости, не удержался, – он ещё прожёвывал свой завтрак, и поэтому говорил с набитым ртом. – Ты просто очень долго мылась, вот я и подумал, что…
– Я еду к родителям. – На пару секунд между ними повисла тишина, и только пение птиц (птиц?) за куполом разбавляло её. – Я не знаю, поедешь ли ты со мной, но здесь оставаться я не собираюсь.
Она посмотрела в его глаза, и что-то внутри неё вдруг резко переменилось, разлилось по венам опьяняющим вином. Она увидела в этих зрачках сочувствие и самое главное – понимание. Будто он был вместе с ней в душе и ловил вылетавшие из её головы мысли, ощущая каждую в полной мере.
Влада почувствовала, как начинают заплетаться верёвочки их отношений.
– Я поеду с тобой, – его голос звучал мягко и искренне; совсем как у отца, разговаривающего со своей дочкой. – Ты должна быть под чьей-то защитой. Я не имею в виду, что ты сама не сможешь защищать себя, а…
– Я поняла. Ты просто хочешь быть рядом.
Улыбка тронула губы обоих, приподняв их краешки вверх. Секунду-другую они ещё смотрели друг на друга, но потом Джонни чуть отступил в сторону, перестав закрывать стол, и театрально указал на него руками.
– Рядом, не рядом, но всегда будет плохо, если желудок начнёт есть сам себя! Поэтому, не побоявшись осуждений критиков, я приготовил свои фирменные деликатесы, что не сравнятся ни с одним рестораном мира! – Польщённый её смехом, он продолжил. – Итак, дамы и господа, приготовьтесь! Втяните слюни и расслабьте животы! МЫ НАЧИНАЕМ! – Джонни стал оглядывать стол и тут же указал на коробку печенек. – Знакомьтесь! Это лакомые кусочки «Динь-Динь-Дон», что тают во рту подобно вашему сердцу от моих комплиментов. О-хо-хо! А эти арбузные дольки были просто самыми лучшими на рынке, вах! Ну а про Великие Бутерброды Джонни Райза я вообще промолчу! Кто не знает их изысканного вкуса и такого манящего запаха? Да никто! Все признали мастерство этого гениального шеф-повара, орудующего только ножом для масла и мозгами, что у него ещё остались. Ммм… а этот аристократический аромат дешёвого лимонада… Мой животик уже урчит как котик. – Влада не сдержалась и засмеялась, прикрывая рот рукой. Её глаза светились весельем, без намёка на какую-либо горечь. – А какой здесь стоит запашок кофе! Только внюхайтесь в него! Я, между прочим, столько мучился с той конфоркой на кухне, что чуть себе пальцы не обжог. Откопал самое лучшее молоко и размешал его с зёрнами молотого кофе. Ходит легенда, что когда доили ту самую корову, из её вымени рекой лилась радуга, а из глаз сыпались звёзды. И вот эти самые звёзды превратились в крупицы сахара, которые я положил на дно чашечки. – Он расплылся в своей робкой улыбке и с выжиданием посмотрел на Владу. – Это всё, что я успел приготовить.
