Наконец Катя откинула его и с нескрываемым гневом сказала:
– Надо было тому ублюдку яйца оторвать перед тем, как он сдох! И заставить жрать их, пока они у него из задницы не полезут!
– Лежи спокойно. Я сейчас заклею всё пластырями, а ты запрокинь голову насколько можешь. Надо, чтобы кожа была натянутой.
– Пластыри?! – Её брови сместились друг к другу домиком. – А бинтов разве нет?
– Есть, но я не знаю, как правильно бинтовать шею, поэтому обойдёмся только пластырями.
– О Господи… – Она запрокинула голову и закрыла глаза. – Только постарайся меня не убить, ладно?
Он постарался.
***
Когда Женя закончил с порезом, он убедился, что не оставил открытой ни одну часть раны, после чего опустил голову Кати на пол, перестав её поддерживать. Серые глаза вопросительно взглянули на него, как бы спрашивая: «Уже всё?»
– Мне нужно осмотреть твой живот. – Он смотрел на неё, тщательно обдумывая следующие слова. – Я задеру твою майку чуточку вверх. Ты не против?
На пару секунд между ними повисла тишина, и взгляды их сцепились друг с другом, выискивая что-то спрятанное в глубинах чужих зрачков. Наконец Катя перестала молчать и произнесла лишь одно простое слово:
– Хорошо.
Женя схватился пальцами за края белой майки и сразу же почувствовал, какая она влажная. Медленно потянул их вверх, к самым грудям. Перед ним открылся плоский, находящийся в постоянном движении живот, и он был настолько горячим, что даже на расстоянии ощущался идущий от него пыл. Еле видимые линии рёбер выглядывали из-под низа бюстгальтера, и Жене еле удалось сдержать взгляд на этом месте, не позволяя ему скользить дальше. Он сконцентрировался на гематоме. На огромном, будто расплывающемся пятне тёмных оттенков с лёгкой примесью фиолетового. Оно покрыло собой большую часть правой талии – именно то место, что подверглось удару железной трубой. Это, без сомнений, была гематома, но главным вопросом оставался всё тот же самый: что скрывалось под ней? Выстроенные в ряд кости или их осколки и жалкие огрызки, которые при желании в любой момент могут впиться в одно из лёгких.
– Ты на мои сиськи пялишься?
– Нет, на синяк твой. Так, слушай меня сейчас очень внимательно. Я буду ощупывать каждое твоё ребро, чтобы убедиться, что всё в порядке, – он с сомнением посмотрел на пострадавший живот, – и если тебе вдруг станет больно, ты тут же говори, хорошо?
Она молча кивнула и вновь закрыла глаза. То был хороший знак. Знак, говорящий о том, что она готова пойти навстречу и даже сделала первые шаги, пусть и невероятно робкие и крошечные. В ней зарождался слабый призрак доверия. Со временем его контуры становились всё чётче, но могли мигом рассыпаться в прах, стоило сияющему свету померкнуть и окунуться во тьму. И Женя старался поддерживать внутри себя этот свет, не давая ему потускнеть.
Он прошёлся пальцами по всем её рёбрам, один раз случайно задев чашечку бюстгальтера. Особенно осторожно он надавливал на кожу в области этого отвратительного тёмного пятна и резко остановился, когда услышал сдавленный стон.
– Вот здесь, – Катя тяжело выдохнула и, набрав в лёгкие побольше свежего воздуха, открыла глаза. – Вот где ты сейчас трогал, там и болит сильнее всего.
Она посмотрела на него снизу вверх, и внезапно он увидел перед собой лицо не взрослой молодой девушки, что уже успела родить ребёнка и потерять его, а юную девчонку, в глазах которой сквозил отчаянный страх. Страх неизбежного и чего-то более ужасного, чем то, что ей уже удалось пережить. Стремящиеся к зрачку кровеносные сосуды образовывали красные узоры тонких паутинок, а ясные радужки переливались яркостью серого, такого таинственного цвета. Её скулы вновь воинственно прорезались, но никакой агрессии от неё не исходило. Странная аура окутала всё её тело и не пропускала наружу то, что мельком проглядывалось в зрачках. Что только начинало обретать силу.
– Так что там?
Женя вернулся в реальность, и тут же его мозг заработал во всю мощь.
– Перелома у тебя нет, это точно. Трещины… – Он немного замялся. – Насчёт них не уверен, но вроде с этим тоже всё хорошо. Только ушиб и повреждение мягких тканей. Он, похоже, ударил тебя чуть выше нижних рёбер и если бы взял повыше, то попал бы по груди.
– Тогда бы он пожалел, что родился, – она слегка подогнула колени и упёрлась руками в пол. – Можно уже вставать?
– Да, конечно. У тебя, в принципе, нет ничего серьёзного, так что…
– Ага, ничего серьёзного. – Катя поднялась и потрогала заклеенный пластырем порез. – Чуть не сдохла, подумаешь! А так-то фигня, да, с кем не бывает!
– Тебе следует сказать нам «спасибо». – Женя встал с колен, подошёл к полотенцу и вытер об него руки. – Мне и Рэнджу. Хоть ты и вонзила свои ногти мне в шею, я сейчас сидел здесь с тобой и с трепетом ухаживал уже за твоей. Я не хочу нового скандала, Кать, но должен сказать, что тебе стоит научиться быть благодарной. Мы, считай, отобрали две чужих жизни, чтобы сохранить твою.
– А зачем ты это сделал? – Её глаза вдруг заблестели. – Зачем ты спас меня, а? Может, мне лучше было бы, если б ты дал им завершить своё дело! – Она перешла на крик и начала приближаться, делая медленные шаги навстречу. – Ты спросил, чего хочу я? Спросил?!
– Я не мог поступить инач…
– Да мог ты, мог! Ты просто не захотел, вот и всё! А на то, чего хочу я, тебе насрать! Ты…
Он закрыл её рот ладонью, а другой обвил спину и ухватился за талию, прижав к себе и не позволяя ей уйти. Он чувствовал давление её груди на свою и ощущал обжигающее ладонь дыхание. Катя резко дёрнулась, но всё так же оставалась в захвате, и теперь на Женю смотрели два пропитанных яростью глаза. С их краёв сорвались слёзы. Прямо как вчера, когда оба они стояли у магазина, а она была прижата им к машине, с заткнутым ртом. Только тогда за ними подсматривали лишь пустые глазницы мёртвых водителей и пешеходов, а теперь за их действиями наблюдал Рэндж, навострив уши и подняв голову.
– Послушай меня. И постарайся на этот раз не зарядить мне между ног. – Он чуть ослабил хватку, но был готов в любой момент сдержать её тело, если оно хоть ещё один раз дёрнется.
Но оно будто замерло, застыв во времени, и лишь слабая тряска её рук выдавало нестерпимое волнение.
Смотря прямо в серые глаза, Женя продолжил:
– Мы должны об этом поговорить, понимаешь? Должны. О твоём сыне и о тебе. – На миг все мышцы её лица разом напряглись. – Сейчас я тебя отпущу, и мы начнём разговор, только уже спокойнее, чем вчера. Идёт? – Катя еле заметно кивнула, после чего он освободил ей рот, и она тут же отшвырнулась, сплюнув на пол накопившиеся слюни.
– Я не буду говорить тебе «спасибо» и уж тем более обсуждать с тобой моего сына. Ты добьёшься того, что я опять возьму и уйду, и в следующий раз, когда вздумаешь спасти меня, я сама выстрелю себе в голову, понял?
