Она вытерла одну-единственную слезинку и, сжав в пальцах ручку, склонилась над чистым полем блокнота.
Она писала до тех пор, пока не поставила последнюю точку и не заснула прямо за столом, прикрыв написанный стих своей головой.
Глава 22
Ночь Алексея
Слава богу, этой ночью в столовой никого не было.
Егор медленно поплёлся меж длинных, невероятно длинных рядов столов лишь с одним желанием – умереть. Ноги налились свинцом, всё тело будто потяжелело. Ещё никогда в жизни не наваливалась такая усталость, такое переутомление, такое нежелание жить. А зачем жить после такого? Как смотреть на мир, пытаться улыбаться, когда знаешь, что отправил свою любовь в ад? Одно видение ада могла свести с ума: эти реки, камни, пробивающие горы лучи ярких звёзд. Почему-то именно горы больше всего вселяли ужас. Горы, у подножия которых бродят стаи голодных волков.
Все мысли покинули голову. Егор шёл через столовую, ни о чём не думая, просто переставляя ноги, из последних сил удерживая глаза открытыми. В правой руке он держал чёрный кожаный ремень. Железная бляшка послушно катилась по полу, нарушая тишину трением о кафель. Так вот, значит, как звучат фанфары при переходе миров. Ни тебе шёпота смерти над ухом, ни монотонного писка на приборе жизнеобеспечения, ничего, что могло бы восхитить любого романтика. Лишь собственное дыхание, скрежет бляшки ремня о кафель и стучащая в висках кровь. Органы чувств будто бы блекли, равнодушие завладевало сознанием, пустые столы превращались в череду белых лиц, а смятые на них простыни придавали этим лицам, как доктор Франкенштейн вдыхал жизнь в своё творение. Всё вокруг казалось дешёвыми декорациями, а сам Егор – заблудившимся среди них актёром.
– Я же не мог поступить по-другому. Не мог же, правда? Не мог?
Мог, но вот только тогда родители бы вечно кипели в кровавых реках. Их души бы никогда не увидели что-нибудь, не облитое кровью. Мама с папой – самые близкие люди во всей грёбанной жизни! – должны были гореть в аду, но он их спас! Так ведь? Он же спас их души? Да, спас и отобрал чужую – своей возлюбленной, рыжей горяченькой девчонки по имени Вика. И хоть Егор всеми силами старался не думать о её будущем, в последнее время эти мысли всё чаще и чаще прокрадывались в голову.
Ты мог найти другой выход, но ты даже не попытался, даже не шелохнулся! И знаешь почему? ЗНАЕШЬ ПОЧЕМУ?!
– ДА, ЗНАЮ! – На несколько секунд Егор остановился, вновь поплёлся через ряды столов. Бляшка царапала кафель. – Я не мог это погасить! Оно слишком яркое, слишком! Попробуй сам не сойти с ума!
Наконец он добрался до раздачи, обогнул её и нашёл дверь, ведущую в кухню. Открыл её (Господи, я совсем не чувствую пальцев), вошёл в большое тёмное помещение, благоухающее различными ароматами, нащупал выключатель и нажал на него. Над головой тут же вспыхнули лампы, яркий, пронизывающий насквозь свет ударил по глазам, так что первые секунды Егор видел перед собой лишь огромное белое пятно. Странно, не правда ли? Окутанные тьмой, мы так желаем избавиться от неё, но как только нас обливает светом, мы сразу хотим вернуться обратно, во мрак. Наверное, в темноте легче спрятаться – вот почему там уютнее. В темноте тебя никто не увидит, в темноте ты никого не увидишь. Свет вытаскивает правду наружу, обнажает страхи, снимает с тебя кожу, наращённую сплошным враньём. Свет жесток, а тьма… она всегда ласкова. Её щупальца никогда не сделают больно. Просто войди в неё как в любимую женщину и позволь завладеть собой. Ведь что в этом мире может быть приятнее беспамятства?
– Ничего. – Егор снова нажал на выключатель, и лампы потухли. Потухли с каким-то отчаянием. Может, показалось, но свет ушёл как-то нехотя, будто желал остаться. – Лучше сделать это в темноте. Так будет приятнее. Ну, то есть легче, я хотел сказать легче.
Егор прошёл мимо большого, просто огромного котла, в котором, судя по всему, варили каши. Очертания кухни оставались видимыми благодаря бледным лучам, проникающим сюда из зала столовой – там лампы горели всегда, ещё ни разу на Чистилище их не выключали на ночь. Лёгкая полутьма, которая с каждым шагом становилась гуще, была сейчас как нельзя кстати. Она порождала спокойствие и заполняла сознание такой же чернотой, не позволяющей лишним мыслям впиваться в мозг. Лучше проделать задуманное тихо. Всё-таки это интимный процесс – отделение души человека от тела. Егор понимал, что сомнения породят страх, а тот в свою очередь заставит развернуться и уйти, поэтому не стоило медлить. Пальцы уже просунули конец ремня в бляшку и вытащили его с другой стороны. Слегка потянули, и через несколько секунд чёрный кожаный ремень превратился в натуральную петлю, в прочности которой сомневаться не приходилось. Тонкая мёртвая змея на чуть дрожащих ладонях. Ни глаз, ни рта, ни жизни… просто дряблое тело, бесполезный, никому не нужный кусок мяса.
– Скоро я буду таким же. Я умер ещё тем утром, когда закапывал родителей, а это тело лишь мешает мне. В этом теле я чувствую себя заключённым.
Егор нашёл в темноте невысокую табуретку (будто кто-то знал, что я сюда приду), взял её за ножку и, побродив по кухне, нашёл вроде бы крепкую перекладину, которая должна выдержать семьдесят три килограмма бесполезного мяса, костей и сухожилий. Может, где-то там ещё остались нервы, но теперь это значения не имело. Теперь уже ничего не имело значения.
Поставив табуретку на пол, Егор встал на неё, перекинул свободный конец ремня через перекладину и, стоя на носочках, завязал узел. Любая неудача может породить сомнения, а они – страх. А страх парализует твоё тело и не позволит душе отделиться от него, как бы она яростно этого ни желала. Поэтому нужно проверить каждую мелочь, каждый элемент процесса. Процесса… Господи, я называю это процессом. Мне даже не хватает смелости назвать ЭТО своим именем. Мне страшно? Пока нет, но скоро будет, если я сейчас же не доведу дело до конца. Наконец хоть где-то я поступаю правильно, никому не мешая, никому не делая от этого хуже. Бесполезный кусок мяса, да? Что ж, сейчас вы окажетесь правы. Теперь я точно никому не наврежу. Никому, никогда и незачем.
Егор просунул голову в образованное чёрной змеёй кольцо и подтянул бляшку к самому горлу. Воздух уже с трудом протискивался в лёгкие. Колени чуть задрожали, табуретка завибрировала под подошвами кроссовок. Уже завтра – завтра! – его найдут здесь – повешенным, мёртвым и, скорее всего, обделавшимся. Ну и пусть нюхают его дерьмо, это тоже теперь не имеет никакого значения. В мире не осталось ни одного человека, которому Егор был бы нужен. А все, кто нужны ему, давно не здесь. Чуть больше месяца назад он бы обратился за помощью к Владу, но карты легли так, что и он тоже оказался замешан в плане Алексея. Егор видел его глаза и не стал задавать вопросы – те же самые глаза на него смотрели с другой стороны зеркала вот уже несколько дней. С таким взглядом люди долго не живут.
Дрожь в теле продолжала набирать силу, хотя внутренне Егор (я пытаюсь, я пытаюсь!) оставался спокойным. Шли последние минуты жизни брошенного всеми семнадцатилетнего паренька, когда-то мечтавшего стать певцом и покорять мировые эстрады, ставить автографы на эксклюзивных пластинках, петь на сценах, быть, в конце концов, Великим. В эти минуты, проплывавшие мимо размытой реальности, Егор посмотрел на всю свою жизнь со стороны и даже улыбнулся, но улыбка тут же погасла. «Бог ты мой, кого я вижу!», – с этих слов начался кошмар. На лестнице, среди монотонно-серых стен. И самое забавное заключалось в том, что они с Владом сами решили припереться к Алексею, даже не подозревая, что идут в логово настоящего монстра.
