Ноги подкашивались, но ступни будто вросли в красную землю горы. Она не хотела отпускать его, не желала отпускать его. Страх втягивался вместе с осквернённым воздухом и царапал горло. Джонни чувствовал, как по гортани течёт кровь, и хотел выплюнуть её, но не мог ничего сделать. Он лишь смотрел на простирающийся перед ним ад.
И тогда… после того, как волки перегрызли друг другу глотки под удары барабанов… откуда-то издалека доносился шум текущих волн. Они приближались… приближались как годы старости, стремительно и незаметно. И ещё до их появления на каменном поле, Джонни понял, какими будут реки.
Реки будут красными. Реки становятся красными от крови, что так обильно стекает с кончиков пальцев.
На этом моменте колени всегда подгибались и ударялись об землю, пока глаза наблюдали за тёмными щупальцами, что тянулись к огромной, возвышающейся над всеми горе. Реки вгрызались в камни и подминали их под себя, но тут же получали отпор. Камни раскаливались, вскипали, и на поверхности рек тут же появлялись пузыри. Над ними начинал клубиться пар, и вскоре он уже прятал за собой гору и трупы волков, которые наполовину в трещины утащила магма.
И когда из-под глубин рек взвизгивали женщины, Джонни просыпался.
Но только не сегодня, только не этой ночью. Этой ночью сон продолжился, и когда в мозг ворвалось осознание этого, всё внутри заполнил страх. Клубами чёрного дыма он заполнял лёгкие и разливался по венам обжигающей магмой. Ужас сковал кости и впился в них острыми зубами, которых испугался бы самый сильный дикий зверь. Сегодня реки продолжали течь и бороться с горячими камнями, что злобно, яростно шипели на весь мир! Джонни старался не дышать, не вдыхать аромат крови, но она силой протиснулась в нос и отдалась металлическим привкусом во рту. Что будет дальше? Почему эта чёртова гора становится всё ярче и ярче?!
Джонни попытался встать, но его согнутые в коленях ноги даже не дрогнули. Ни одна мышца не дрогнула, все они окаменели, пока каждую из них омывала оранжевая магма. И в это сне – в этом продолжении ужасного сна – реки всё-таки коснулись подножия горы. Как только это произошло, чьи-то пальцы мягко коснулись плеча.
– Красиво, правда?
Голос принадлежал мужчине. Улыбающемуся мужчине. Джонни не мог этого знать, но он ЗНАЛ, что волосы у этого мужчины чернее угля.
– Вид завораживает – я всегда так говорю. Завораживает… какое интересное слово, не находишь? Я бы даже сказал «замораживает», но мы в аду, а холода здесь не бывает. Только жар, жар и жар… Один чёртов жар, как обычно говорят люди.
Джонни не мог повернуть голову. Казалось, кто-то вставил в его шею сломанные шарниры.
– Эти реки напоминают мне щупальца. Огромного такого, знаешь, монстра. Например, Ктулху. Когда-нибудь читал Лавкрафта?
Нет, захотел шепнуть Джонни, но с его губ сорвался лишь сдавленный стон. И тем не менее тот, кому принадлежал этот ласковый голос, понял его, услышал его. Ад слышит всё, даже наши самые скрытые страхи.
– А жаль. Лавкрафт был хорошим собеседником, даже интересным. Мне нравилось болтать с ним ни о чём и одновременно обо всём. Таких людей мало… очень мало. Большинство из вас наполнены дерьмом, пытаются казаться сильными, но нихрена не понимают настоящее значение силы. Стоит их прижать, как-то напугать, показать им то, что они так боятся увидеть, как все они вдруг становятся слабыми, и их неимоверная силища куда-то исчезает. – Чужое дыхание стало ближе. Джонни ощущал его тёплое дуновение на своей коже. – Но у по-настоящему сильных людей есть определённый запах. Аромат. Я его чувствую. У Лавкрафта был такой запах. Пётр Первый пах так же, а Александр Македонский буквально фонил им за тысячу миль – вот почему он захватил половину тогдашнего мира. Этот запах невозможно подделать, но человек может его в себе создать, и меня, честно говоря, это поражает. Причём вы можете создать его в любом, в абсолютно любом возрасте. Сколько уже лет живу, всё не перестаю удивляться некоторым личностям. Но даже у самых сильных из них есть страхи. Страхи, способные сломать их стальной хребет.
Джонни увидел, как сбоку от него сел тёмный силуэт. Увидел свисающие с обрыва ноги и яркие блики на чёрных лакированных туфлях, отражающих сияние спускающегося с неба луча. На плечо Джонни легла чужая ладонь, и от одного этого соприкосновения – от одного этого контакта с потусторонним существом – сердце провалилось в пустоту. Из глаз потекли слёзы. Красные слёзы.
– От тебя пахнет так же, Джонни. Или, вернее будет сказать, Виталий, да? Хотя мама никогда не называла тебя по имени. Она называла тебя чмом. Помнишь?
Он помнил. Помнил, как с ювелирной точностью подделывал в школьном дневнике оценки, лишь бы мать опять не окрасила эти страницы его кровью. Помнил, как плакал в плечо подруге, когда на него внезапно напала истерика после десяти пропущенных звонков от матери. Он всё это помнил. Отец вбил в его память одну простую истину: пока ты мелкий, имеют тебя, а потом, когда вырастешь, уже ты начинаешь иметь других.
– И ты начал иметь других, Джонни. – Рука на плече сжалась, но боль не пришла. Казалось, пальцы состояли из мягкого пуха. – Ты вырос. Перестал быть маленьким мальчиком и стал взрослым, сильным мужчиной. И тогда в Петербурге появился маньяк, слухи о котором мгновенно расползлись по всему городу. Жители приходили в ужас, когда узнавали, что в Таврическом саду нашли тело изнасилованной девушки. И не просто изнасилованной, а лишённой плоти на своих бёдрах. Их просто…съели. Правда ведь, Джонни? Их съели?
Это была правда. Ту девушку звали Полина, она работала воспитателем в детском саду, здание которого было покрашено нежным розовым цветом. Полина… эта милая девушка, повстречавшая в одной из кафешек симпатичного молодого человека, стала его первой жертвой. Именно она возглавила список всех тех несчастных, кто повёлся на красоту голубых глаз.
– На трупе той девушки нашли ещё несколько следов зубов, и почему-то полиции так и не удалось найти обладателя этих секреций: слюны, крови и спермы. Поначалу ты был жутко неосторожен, Джонни. Жутко, жутко неосторожен. Но удача постоянно улыбалась тебе, поэтому ты так и не загремел за решётку. А может, тебе улыбалась вовсе не удача. Может, тебе улыбался дьявол.
После этих слов наступила тишина. Смолкли крылья улетевших воронов, сердце перестало стучать по костям. Всё вокруг утонуло в молчании, и только неугомонный ветер проходился по поверхности красных рек и просачивался меж камней, окрашенных чужой кровью.
– Маньяк продолжал держать город в напряжении. Несколько лет жители Петербурга опасались выпускать своих детей одних на улицу, хотя ни один ребёнок не стал жертвой кровожадного хищника. Он выбирал определённых женщин. Так, Джонни? Ты же помнишь, что каждая убитая была похожа на другую как две капли воды?
Он помнил. И боялся… боялся того, что скрывалось за этими похожими лицами, что поджидало его там, наточив острые зубы.
– Твоя мама была полненькой брюнеткой – пышечкой, как она любила говорить своим подругам. «Я не толстая, я пышная, чёрт возьми!» И хоть она лупила своего сына и била смертным боем, сексуальность её никуда не терялась. Ты же помнишь, Джонни, какой она была сексуальной? Помнишь, как тайком проникнул в её комнату, нюхал её трусики, зажал их зубами и начал рьяно мастурбировать? Помнишь, как бешено колотилось сердце, пока ты глубокой ночью стоял по центру комнаты, смотрел на эту спящую суку, которую ты называл «мамой», и передёргивал свой затвор, боясь, как бы капнувшая с кулака сперма не разбудила её? А потом, на следующий день, ты терпел её истерики и удары. Ненавидел её! Готов был изрезать разделочным ножом…и хотел трахнуть. Потому что их твоей головы никогда не вылезали эти бёдра.
