— Добби свободен. Как мило, — прижимаю руки к груди и язвительно улыбаюсь. — Спасибо за ценный опыт, начальник. Ваша наблюдательность и гениальная интуиция вызывают во мне дикий восторг. Я ещё не встречала человека, который так хорошо разбирается в людях, как вы. Всегда правы, всегда на коне — это ли не самое главное в жизни? Спасибо ещё раз. За сим откланяюсь.
Я прилагаю максимум усилий, чтобы уйти с высоко поднятой головой. Сердце разрывается на мелкие части, в горле застревает тугой шершавый ком, губы снова дрожат, но этого Гордеев уже не видит. И никогда не увидит. Отныне мы друг другу никто. Но я хотя бы ухожу с достоинством. Не рыдаю, не истерю, лишь позволяю себе выплеснуть на босса немного яду. Ничего, переживёт.
Я не сразу понимаю, что со мной происходит. Спину и лопатки ощутимо покалывает, по голым рукам ползут мурашки. Подавляю слабовольное желание оглянуться. Но и без этого понятно, что Гордеев провожает меня пристальным взглядом.
Не знаю, почему я начинаю улыбаться. Просто настроение взмывает вверх, и чёрно-белый мир внезапно становится цветным и контрастным.
21
Прогулка по Берлину затягивается на несколько часов. Я восхищённо рассматриваю каждое здание, без устали фотографирую всё подряд, чтобы потом, сидя в четырёх стенах, мне было, что вспомнить. Старательно отгоняю пессимистические мысли, но они упрямо атакуют мозг. От них не спрятаться, не сбежать, не скрыться.
Несколько раз я вздрагиваю, когда замечаю на улице темноволосых высоких мужчин, отдалённо похожих на Гордеева. Сердце тут же пускается вскачь, губы пересыхают, кончики пальцев немеют. А когда я понимаю, что это не мой начальник, то сквозь зубы выпускаю застрявший в груди воздух. Внутренности разъедает жгучей кислотой, глаза становятся влажными. Я не должна испытывать разочарование, но контролировать свои эмоции не могу. Мне жаль, что в толпе людей я раз за разом вижу не Гордеева, а всего лишь кого-то на него похожего.
На часах половина десятого, усталость постепенно пленяет моё тело, и я с сожалением понимаю — пора возвращаться в гостиницу. Завтра у меня начнётся новая жизнь. Назар обрадуется, когда услышит о скором подписании договора, мама облегчённо вздохнёт, узнав о моём увольнении. Все вокруг будут счастливы. Разве не в этом смысл жизни — делать близких людей счастливыми?
Добираюсь до отеля за полчаса, натянуто улыбаюсь девушке с ресепшена, игнорирую лифт, потому что он вызывает у меня неприятные ассоциации, и по лестнице поднимаюсь на пятый этаж. Я захожу в пустой номер, падаю на кровать и смотрю в потолок. Спать совсем не хочется. Какой смысл? Я без пяти минут безработная девушка, которая в двадцать лет ведёт жизнь скучной домохозяйки. А я ведь даже не замужем. И предложение мне никто делать не спешит.
Так, всё, хватит! Достали идиотские мысли!
Встаю с кровати, освежаю макияж и, улыбнувшись собственному отражению в зеркале, покидаю номер. Лучше посижу в ресторане, на людей посмотрю, если они там, конечно, есть.
— Мы через час закрываемся, — вежливо предупреждает меня официант.
Я, особо не задумываясь, заказываю бокал вина и сырную доску. С работой не сложилось, значит, можно возвращаться в фитнес-клуб. Там и сожгу лишние калории.
Сегодня алкоголь не помогает мне расслабиться, наоборот, он будто усиливает негативные мысли. Тоска, словно отвратительная гадкая пиявка, присасывается к телу и выкачивает из него все силы. Я радовалась, когда Гордеев провожал меня взглядом, но сейчас понимаю, что это совершенно ничего не значило. Он меня отпустил. Это конец.
Мне стыдно, что я не удержала язык за зубами и, прощаясь с начальником, говорила саркастическим ядовитым тоном. Зачем? Что я хотела доказать? Гордееву ведь плевать на меня.
Внезапно интерьер ресторана словно теряет чёткие очертания, музыка затихает, голоса редких посетителей больше не раздражают слух. Я перестаю дышать ещё до того момента, как понимаю, что происходит. Просто в одну секунду кислород покидает лёгкие, а в солнечном сплетении выстреливают фейерверки.
Где-то здесь, совсем рядом, находится Дамир. То есть Гордеев. Чёрт, зачем я вспоминаю его имя?
Превозмогая волнение и страх, я поднимаю голову, чтобы проверить, не разыгралось ли у меня воображение. Нет, он действительно в ресторане. Красивый, серьёзный, с незнакомой мне печатью усталости на лице. Он о чём-то разговаривает с официантом, в мою сторону не смотрит. Это хорошо, я могу сбежать, пока не поздно. Взмахнуть рукой, расплатиться за вино и сыр, спокойно выйти из ресторана. Я больше не работаю на Гордеева, нам не о чем разговаривать. Да и не захочет он со мной общаться после вчерашнего. Поэтому надо уйти. Сейчас же!
Нервно ёрзаю на месте, ищу взглядом своего официанта. Пальцы дрожат, я с трудом обхватываю ими бокал, чтобы допить терпкое вино. Ослепляющие картинки запретных воспоминаний набегают друг на друга, концентрическими кругами расплываются перед глазами. Порочно-тёмный взгляд Дамира, манящий изгиб его рта, расстёгнутая пуговица рубашки, сильные руки с выступающими венами. Пустой коридор, моя дрожащая ладонь в его волосах, заострённые скулы на красивом лице.
И звуки. Неприличные, пошлые, сбивающие с толку звуки. Они фантомной болью пронзают барабанные перепонки: мои тихие стоны и всхлипывания, шуршание одежды, низкий вибрирующий голос Дамира, патокой затекающий мне под кожу.
Ощущения настолько сильные, что от них сносит крышу. Доселе неизведанные, дикие, животные эмоции: восторг, лихорадочное волнение, радость, страх, жажда, ликование, исступлённое желание.
Я сутки подавляю глупые мысли и воспоминания, но как только вижу Дамира в ресторане отеля — теряю себя. Растворяюсь в потоке вчерашних картинок, звуков, ощущений. Закрываю глаза и еле-еле дышу, пытаясь справиться с эмоциями. Я была не готова к этому. Мне дурно, тяжело, а в груди тесно и жарко.
Не знаю, сколько минут я сижу в гипнотическом трансе, но в реальность меня возвращает предельно вежливый голос официанта.
— Вы будете ещё что-нибудь?
— Нет, спасибо. Принесите счёт, пожалуйста, — выдавливаю сиплым, каким-то не своим голосом.
Оглядываюсь. Дамир здесь. Сидит за столиком у окна, пьёт янтарную жидкость. Интересно, что там — коньяк или виски? Он вроде любит крепкий алкоголь, я же ни разу ничего сильнее вина не пробовала. Однако сейчас я настолько взвинчена, сломлена и разрушена, что, наверное, запросто бы опрокинула стопку водки.
Дамир предсказуемо не смотрит в мою сторону. Но он по-любому меня заметил: ресторан почти пустой, и все посетители здесь видны как на ладони.
Неужели всё действительно закончится вот так бездарно? Разве мог он целовать меня только ради проверки? Я помню неумолимый напор его губ, сорванное дыхание, щекочущее чувствительную кожу, ожоги от поцелуев, затуманенный похотью карий взгляд. И руки, блуждающие по моему телу, и влажный язык, сталкивающийся с моим в необузданном страстном танце. Назар ни разу меня так не целовал. Никогда. Я даже не подозревала, что мужское желание бывает настолько безумным и сокрушительным.
