Наверное, мне не стоит винить никого из них за такие чувства, — подумал он, оглядывая переполненную площадь и прислушиваясь к огромной толпе. — В конце концов, именно я командовал армией, которой так быстро надрали задницу.
Его губы дрогнули в столь необходимой усмешке, когда он вспомнил, как быстро император Кэйлеб надрал задницу, о которой шла речь. Однако с тех пор он повидал достаточно, чтобы знать, какую сторону он поддерживал в войне Чариса против храмовой четверки, несмотря на любой ущерб, нанесенный его гордости. Кроме того, быть побежденным кем-то вроде Кэйлеба Армака вряд ли было чем-то постыдным. На самом деле Гарвей испытывал определенную гордость от того факта, что Кэйлебу потребовалось пять месяцев, чтобы прикончить его.
Это было лучше, чем кто-либо другой выстоял против чарисийского императора.
И если ты позволишь чему-нибудь случиться с его приемным сыном и княжной Айрис в день их свадьбы, тебе лучше найти действительно глубокую нору, чтобы спрятаться, — сказал он себе и обнаружил, что больше не испытывает ни малейшего искушения улыбнуться.
Это было не то, на что он мог бы указать пальцем, ничего столь определенного, как явное подозрение, и, конечно, не результат чего-то отдаленно похожего на улики, но он не мог подавить это ощущение мурашек между лопатками. В конце концов, «ракураи» Жаспара Клинтана убили около тысячи мирных жителей прямо здесь, в Корисанде. Конечно, они были осторожны, оставляя заметки, в которых подчеркивалось, что они атаковали только чарисийские цели — нанося ответный удар захватчикам их родины (несмотря на то, что очень немногие из ракураи родились в Корисанде) — и что любые жертвы среди гражданского населения были неизбежны. Явный намек заключался в том, что любой, кто подобрался достаточно близко к врагу-еретику, чтобы быть убитым или раненым в результате нападения, вероятно, этого ждал, но они все же провели различие. Казалось маловероятным, что они могли быть настолько глупы, чтобы напасть на кого-то столь любимого, как княжна Айрис, в день ее свадьбы, и они ни на кого не нападали более трех месяцев, но это ощущение мурашек упрямо сохранялось…
Он снова и снова продумывал систему безопасности, репетировал со своими людьми и офицерами, каждый раз незаметно менял схему, чтобы сбить с толку любого, кто мог наблюдать за ними и засекать время. Он просмотрел каждую заметку из сети сейджинов, которую Мерлин Этроуз установил здесь, в Корисанде, и отправил тысячу своих людей в гражданской одежде, рассеянных по толпе, чтобы следить за чем-то отдаленно необычным. Не было ничего, что он оставил незавершенным, никаких признаков чего-либо, приближающегося к заговору, и все же… и все же….
Ты из-за нервов просто ждешь, когда упадет другой ботинок, — снова сказал он себе. — Вероятно, из-за того, что чуть не случилось с Шарлиан, и какого-то извращенного страха перед повторением истории. Ну, и потому, что гораздо лучше беспокоиться о том, чего не происходит, чем упускать из виду то, что происходит. Я соглашусь на бессонницу и буду рад этому, если, не спя ночами в тревоге, мы пройдем через это целыми и невредимыми.
Они прошли коронацию молодого Дейвина без катастроф, — напомнил он себе. — И собрался расширенный регентский совет, недавно коронованный князь Корисанды поставил свою подпись под указом о вступлении в Чарисийскую империю, а императрица Шарлиан должна была прибыть в Корисанду в ближайшие месяц или два, чтобы официально принять присягу Дейвина. Свадьба была последним препятствием, которое они должны были преодолеть до ее приезда, и он еще раз отругал себя за то, что так волновался. Определенное беспокойство — это одно. Действительно, как старший офицер восстановленной княжеской корисандской армии, он был обязан чувствовать эту озабоченность. И…
Аплодисменты достигли крещендо, заглушив уличную музыку и фанфары, когда княжна Айрис и герцог Даркос вышли из дворца Манчир и направились через площадь.
* * *
Интересно, нервничает ли она, — подумал Гектор Аплин-Армак, заставляя себя сохранять надлежащий приличный темп, спускаясь по широким пологим ступеням с легкими, как перышко, пальцами Айрис на своем левом предплечье. Он сосредоточился на подсчете в уме, правильно рассчитывая шаги и стараясь не думать о хаосе, который Кэйлеб с радостью нанес бы драгоценному протоколу организаторов свадьбы, поскольку смех, вероятно, испортил бы его подсчет. Хотя он действительно предпочел бы быть Кэйлебом, — с тоской признал он.
Конечно, она нервничает, — ругал он себя. — С другой стороны, она, вероятно, гораздо меньше нервничает, чем ты. Она не могла быть более нервной! Почему это не могло быть чем-то простым, вроде руководства абордажной операцией, подавления мятежа или борьбы с ураганом близ подветренного берега?
Эта мысль на самом деле заставила его почувствовать себя лучше, и он бросил на нее взгляд краем глаза. Суетливый маленький человечек, который обучал его правильной процедуре, совершенно ясно дал понять, что он не должен был смотреть на Айрис, пока они не войдут в собор. Что, по мнению Гектора, было довольно глупо. Если он не должен был смотреть на нее, почему этого не сделали ответственные люди — и кто вообще был ответственным? Единственное, что он знал наверняка, так это то, что ни он, ни Айрис не были! — уверены, что они прибыли в собор порознь? Что? Он должен был притвориться, что не хочет на нее смотреть? Что она была совершенно незнакомой женщиной, которую он случайно встретил сегодня утром по дороге в церковь? Без сомнения, политический театр имел право на свое место, но он был почти уверен, что они с Айрис никого не обманывали насчет своих чувств. Кроме того, после смерти Гектора Дейкина корисандская пресса стала немного свободнее, и газеты потратили чрезмерное количество чернил на «любовный союз» между княжной и ее «героическим чарисийским спасителем».
Выцветших.
На этот раз, однако, они действительно сделали что-то правильно. Гектор предпочел бы гораздо меньше акцентировать внимание на своем «героизме», и, без сомнения, наиболее циничные из людей его невесты полагали, что все это было холодно рассчитанным государственным браком, в котором каждый играл свою роль по сценарию, что бы кто ни говорил. Он полагал, что в некотором смысле это было достаточно справедливо, поскольку это был государственный брак. Но он слишком хорошо знал свою приемную мать, чтобы хоть на минуту подумать, что это произошло исключительно из-за холодного расчета Шарлиан Армак. Он слишком часто видел ее и Кэйлеба вместе, чтобы поверить, что она обрекает его или Айрис на брак без любви исключительно по государственным соображениям. И как бы трудно ему ни было в это поверить, Айрис Дейкин действительно любила его. Красивая, умная, уравновешенная, грациозная, проницательная, смелая и с несгибаемой стальной душой, она действительно любила его.
Спасибо Тебе, Боже, — подумал он очень тихо и искренне, и бабочки, так яростно бившиеся в его животе, успокоили свои крылья. — Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить это, но спасибо Тебе.
Голоса гремели со всех сторон, когда он и Айрис пересекали соборную площадь по расчищенной дорожке между рядами тщательно отобранных воинов княжеской корисандской армии. Винтовки, поднятые к левому плечу в формальном приветствии, когда он и Айрис проходили мимо, были отполированы, но он не сомневался, что они были заряжены, и у этих сверкающих штыков была гораздо более серьезная цель, чем простая церемония. Он видел, как глаза настороженно следят за толпой, а конные кавалеристы сидели на своих лошадях достаточно высоко, чтобы видеть далеко над ликующими корисандцами, заполнившими площадь. Сегодня здесь не было никаких чарисийских войск. Этот день принадлежал Корисанде и княжне Айрис Дейкин, и если ему не полагалось смотреть на нее, он мог, по крайней мере, взглянуть на напряженные, сосредоточенные выражения лиц мужчин, которым было поручено охранять их двоих на бесконечной прогулке к собору, где их ждали Клейрмант Гейрлинг и Мейкел Стейнейр. Они были очень обнадеживающими, эти выражения, особенно с таким количеством тысяч голосов, обрушивающихся на них громом.
