Было что-то в выражении его лица — внезапная вспышка чего-то, что могло быть почти радостью, смешанной с беспокойством, — а затем он снова повернулся к ней. Он схватил руку, которая не держала руку Гектора, обеими своими большими, сильными ладонями и заглянул глубоко в ее глаза.
— Дочь моя, — мягко сказал он, — я собираюсь попросить тебя сделать то, чего ты не должна делать. Что-то, что ты, возможно, не сможешь сделать. Но я знаю твою силу и знаю любовь внутри тебя, и поэтому я все равно прошу тебя об этом.
— Ваше преосвященство?
Она почувствовала тяжесть его слов даже сквозь свое измученное отчаяние, и ей вдруг стало страшно. Боялась по-новому и по-другому, как будто стояла на обрыве над глубоким ущельем, наполненным воющей бурей. Это было абсурдно, и она понятия не имела, что это может быть за ущелье или почему ветер так завывал, проносясь через него, и все же это казалось таким ясным, таким реальным
… Минутку, моя дорогая.
Он в последний раз сжал ее руку, затем подошел к дверям с ромбовидными стеклами. Он потянулся к задвижке и посмотрел на нее через плечо.
— Ты уже сегодня натерпелась достаточно для дюжины княжон, дитя мое, — тихо сказал он. — Я бы предпочел не подвергать тебя еще большему испытанию, но у меня нет выбора. Прошу тебя доверять мне и верить мне, когда я говорю, что видимое мной в неизбежно грядущем — это прямой и личный перст Бога, проникающий в этот бренный мир.
— Вы пугаете меня, ваше преосвященство, — сказала она, карие глаза глубоко заглянули в безмятежную веру его темного, более мягкого взгляда, и он улыбнулся.
— Я и не собираюсь этого делать, потому что здесь нечего бояться. И все же есть достаточно причин для удивления. Будь открыта для этого, дочь моя.
Его пальцы нащупали защелку, и ее хватка усилилась вокруг холодной, вялой руки Гектора, когда он повернул ее. А затем ее ноздри раздулись, глаза открылись в шоке и недоверии, когда очень знакомый мужчина с сапфировыми глазами в почерневшем нагруднике и униформе чарисийской императорской стражи вошел в спальню с балкона четвертого этажа.
— Я прибыл так быстро, как только мог, ваше высочество, — тихо сказал Мерлин Этроуз.
XXII
Пещера Нимуэ, горы Света, земли Храма
— На самом деле она восприняла это лучше, чем я ожидал, — серьезно сказал Кэйлеб Армак. — Намного лучше.
— Ненавижу то, что поставила ее в такое положение, — сказала Шарлиан Армак из своей каюты на борту КЕВ «Саузерн стар», на полпути между Чисхолмом и Корисандой. — Я знаю, каково это, когда что-то подобное холодом обрушивается на тебя.
— Что-то вроде этого? — повторил ее муж. — Шарли, прямо сейчас своей головой я не могу думать ни о чем другом, даже отдаленно похожем на это.
— Я не знаю об этом, Кэйлеб, — тон Нармана Бейца был задумчивым. — Мы всегда могли бы попытаться сказать ей, что есть призрак этого маленького князя с избыточным весом, который преследует компьютер, похороненный на глубине сорока тысяч футов под горой Олимп в центре земель Храма. Это может быть довольно близко к истине.
— Я заметил, что никто из нас не подумал поговорить с Братьями, прежде чем действовать, — вставил Мейкел Стейнейр из Манчира, и Мерлин рассмеялся.
— Учитывая, что именно вы в первую очередь сообщили мне, думаю, что на этот раз мы просто позволим вам объясниться, ваше преосвященство.
— О, чепуха! — Стейнейр ответил тоном, граничащим с самодовольством. — У тебя больше опыта — и выслуги лет! — чем у кого-либо другого, Мерлин. Уверен, что они воспримут это от тебя гораздо спокойнее.
— Конечно, так и будет.
Мерлин покачал головой и откинулся на спинку удобного кресла в пещере под горами Света. В последнем кошмарном дне было только две хорошие вещи. Первая заключалась в том, что он давным-давно ввел Гектору и Айрис — а также Дейвину и графу Корису, если уж на то пошло, — ту же самую нанотехнологию, которую он ввел каждому члену внутреннего круга. И вторая заключалась в том, что майор Этроуз уже был отправлен императором Кэйлебом с другой неустановленной миссией. Он должен был заскочить к герцогу Истшеру под именем Абрейма Жевонса, но миссия прервалась в тот момент, когда Сова сообщил о покушении в Манчире, и его разведывательный скиммер понесся к Корисанде со скоростью, во много раз превышающей скорость звука. Каждый раз, когда он совершал один из этих безумных бросков, он рисковал привлечь внимание датчиков системы бомбардировки, и именно поэтому он вернулся в пещеру Нимуэ гораздо более неторопливым темпом.
На самом деле вообще не было никакой острой необходимости возвращаться в пещеру, но ему нужно было место, куда он мог бы отступить. Место, где он мог быть с друзьями, место, где он мог бы понизить свои барьеры, пока они пытались справиться с подобными землетрясению событиями дня и их последствиями. И место, — признался он себе, — где он чувствовал себя… в безопасности.
Я назвал ее «пещера Нимуэ» не просто так, и не только потому, что решил стать кем-то по имени Мерлин. Это всегда было моим «местом силы», моим святилищем, где обитают мои друзья и все эти тайные знания, и именно в этот момент мне нужно быть здесь, в центре того, кем была Нимуэ и что в первую очередь привело меня на Сейфхолд.
Он закрыл глаза, вспоминая отчаянную гонку в Манчир, вспоминая свой страх перед тем, как Айрис отреагирует на его появление. Он проникся глубоким уважением — и еще большей привязанностью — к дочери Гектора Дейкина, но никто не подготовил ее к правде о нем, о Сейфхолде, об архангелах или об истинной миссии Нимуэ Албан. Они думали, что у них будет достаточно времени, лет десять, чтобы подготовиться и решить, говорить ей эти ужасные, всепоглощающие, невероятные истины или нет. Но судьба — или, возможно, «перст Божий» Мейкела — заставила его действовать так же, как это было сделано при покушении на Шарлиан. И поэтому он помчался спасать Гектору жизнь… Всю дорогу боясь, что опоздает, и даже больше того, что он может быть вынужден сделать вместо этого, если Айрис окажется не готовой принять то, кем и чем он был на самом деле, когда он вошел в спальню с медицинским набором.
На этот раз ему не пришлось принимать решение полностью самостоятельно. О, это было его решение, и он принял бы его точно так же, даже если бы все остальные члены внутреннего круга были против этого. У него не было другого решения, которое он мог бы принять, так же как он не мог позволить трем кракенам сожрать лодку с детьми в давний день на острове Хелен.
Но ни Кэйлеб, ни Шарлиан, ни Нарман, ни Мейкел не колебались. Он прекрасно понимал, какую роль в этом сыграла их любовь к Гектору и глубокая привязанность к Айрис. Однако были и другие причины — здравомыслящие, прагматичные причины, — поскольку смерть Гектора от рук ракураи в самый день его свадьбы могла иметь катастрофические последствия.
Реакция Старого Чариса едва ли заставляла задумываться, учитывая место молодого герцога Даркоса в сердцах его народа. Сам он по большей части не знал об этом, но чарисийцы слишком хорошо помнили, как Гектор Аплин и король Хааралд сражались спина к спине вдвоем против двухсот врагов на юте флагманского корабля Хааралда. Они помнили, как их король умер у него на руках, и последние слова короля, обращенные к одиннадцатилетнему мичману, стали частью их национального наследия. И они видели, как этот мичман вырос в офицера, которым гордился бы их король, и были очарованы его спасением вражеских князя и княжны, которых они приняли близко к сердцу.
