Она глубоко вздохнула, заставляя свой мозг снова работать. Другой архиепископ мог бы продолжать в десять раз дольше и ничего не сказать, но Гейрлинг явно выбрал слова этой короткой молитвы со смертельной предусмотрительностью.
Во-первых, он назвал Айрис «сестрой и опекуном Дейвина», и это дало официальное одобрение Церкви предложению Шарлиан Армак о том, чтобы Айрис была официально назначена опекуном ее брата и заседала в регентском совете. Во-вторых, он попросил Божьего благословения для нее и Дейвина, когда они возглавляли «народ своего княжества», что ясно указывает на то, что он, как наместник Бога в Корисанде, ожидал, что Айрис будет непосредственно участвовать в управлении княжеством. Что у нее был признанный официальный статус во властных и политических структурах Корисанды. И, в-третьих, и это самое разрушительное из всего, он одобрил активное участие Корисанды в войне против храмовой четверки во имя самого Бога… и со всей властью своего офиса.
Когда она оглядела этот зал, увидела выражения лиц мужчин, сидящих за этим столом, она также увидела воздействие краткого, сокрушительного благословения архиепископа Клейрманта, эхом отозвавшегося в умах собравшихся советников. И если людям, стоявшим за некоторыми из этих выражений, явно было наплевать на то, что они только что услышали, это неудивительно.
Некоторым это было бы безразлично из-за личных амбиций, потому что они надеялись формировать и проводить политику «Дейвина» в интересах себя и своих семей. Это, в конце концов, было одной из причин, по которой люди в первую очередь получили власть, и ее отец всегда говорил ей, что любому, кто ожидает, что люди будут думать иначе, нечего делать на троне князя, потому что его слепота может привести только к гибели.
Другим это было бы безразлично, потому что они уже слышали условия Чариса… и знали, что архиепископ тоже их слышал. Потому что в его последнем предложении они услышали одобрение Гейрлинга включения княжества Корисанда в империю Чарис. Их возмущала мысль о подчинении Корисанды какой-либо другой власти, мысль о том, чтобы «преклонить колено» перед иностранной империей, которая завоевала их грубой военной силой. Действительно, некоторые из этих советников, несомненно, продолжали считать Кэйлеба Армака ответственным за смерть ее отца, что бы ни говорили другие.
Но, к ее некоторому удивлению, мужчины, которые были так явно возмущены одобрением Гейрлингом этих условий, оказались в явном меньшинстве. Она надеялась на это, молилась, чтобы это было так, но она никогда не осмеливалась планировать это, так же как она никогда не осмеливалась даже на мгновение подумать, что архиепископ может так недвусмысленно и без колебаний высказаться в пользу Церкви и империи Чарис. В Теллесберге она осознала, до какой степени продвинулся Мейкел Стейнейр, чтобы отстранить Церковь Чариса от светской власти и прямого повседневного участия в управлении империей. Она была удивлена этим, по крайней мере, до тех пор, пока не познакомилась со Стейнейром, но она также знала, что даже в Старом Чарисе и Чисхолме процесс только начинается. Здесь, в Корисанде, это едва началось, и это означало, что архиепископ только что вложил весь лавинообразный вес многовекового авторитета Матери-Церкви в принятие условий Чариса. Все условия Чариса, включая войну против храмовой четверки и самого великого викария.
И все это не более чем в четырех коротких предложениях.
— Я благодарю вас, ваше преосвященство, — наконец сказал Энвил-Рок, и по его тону было очевидно, что, как бы он ни был согласен с Гейрлингом, он был так же удивлен, как и все остальные. Что бы еще ни было правдой, между ним и архиепископом не было никакой заранее спланированной координации.
— Благодарю вас за ваше благословение, ваши слова и — граф позволил своим глазам обежать зал, встречаясь взглядом с каждым другим человеком в ней по очереди — ваши мысли. С Божьей милостью, я верю, что этот совет и это княжество выполнят все задачи, к которым, как вы так справедливо говорите, мы были призваны во имя Его.
XI
Тесмар, земли Саутмарч, республика Сиддармарк
Сэр Рейнос Алверез с горечью подумал, что потребовалось две пятидневки только для того, чтобы доставить орудия и войска на позиции. Предоставленный самому себе, он мог бы сделать это меньше чем за час, но его не оставили на произвол судьбы.
Официальные инструкции, которые, как он был уверен, были уже в пути, прибыли. Они пришли из Гората за подписью герцога Салтара, но он знал, что на самом деле они были написаны в Зионе. Он задавался вопросом, были ли они доставлены королю Ранилду — по крайней мере, официально — офисом викария Замсина или инквизицией, не то чтобы это имело значение. И не то чтобы он, как послушный сын Матери-Церкви, мог оспаривать их, как бы сильно ему этого ни хотелось. Хуже того, он даже не мог поспорить с лежащими в основе рассуждениями, поскольку история предлагала слишком много примеров катастрофических последствий попытки командовать армией союзников комитетом. Нет, командование должно говорить единым голосом, и это противоречило бы логике — и вызвало бы всевозможные оскорбления — назначить командующего меньшим компонентом этой армии командующим всеми силами. Особенно когда этот командир был простым рыцарем, с кем бы он ни был в родстве, а командиром более крупного компонента был герцог.
И все же сам факт того, что они были неизбежны, логичны и были решением собственной Божьей Церкви, делал подчинение деснаирцу не менее безумным. Империя всегда смотрела свысока на Долар, это бесполезное маленькое карманное подобие королевства («Знаете, это едва ли больше, чем разросшееся баронство!»), а доларцы с ответным высокомерием и восторгом отнеслись к жалкому выступлению Деснаира против республики почти за двести лет. Презрение империи к очевидному желанию Долара подражать меркантилизму Чариса встречалось с презрением Долара к империи, настолько отсталой, что она продолжала практиковать прямое рабство, а показной образ жизни, который золотые прииски Деснаира даровали его ленивой аристократии, вызывал столько же зависти, сколько и негодования среди менее богатой знати Долара. Все это было правдой, и более чем достаточно плохо, но быть подчиненным человеку, который был не просто деснаирцем, но едва мог бы — мог бы, в хороший день — найти свою задницу, если бы потрудился использовать обе руки — и с помощью кого-то другого — делало это еще хуже.
Будь справедлив, Рейнос, — сказал он себе, заставляя выражение своего лица оставаться просто задумчивым, когда мимо него со скрипом прокатилась артиллерия. — Ты сам облажался из-за цифр в Эликсберге. Харлесс, вероятно, сейчас не более самоуверен, чем ты был тогда. Ну, во всяком случае, не намного более самоуверен. Ты, по крайней мере, потрудился прочитать отчеты Рихтира, и я не слишком уверен, что Харлесс умеет читать, учитывая, как ему не терпится «сразиться с отступниками-чарисийцами».
Он сильно надавил на эту мысль.
Правда, если быть честным, заключалась в том, что он направился в Эликсберг в основном для того, чтобы уклониться от сражения в открытом поле против нового образца чарисийского оружия, но они не могли избегать его вечно, и, по крайней мере, их шпионы сообщили, что едва ли четверть гарнизона Тесмара состояла из чарисийских морских пехотинцев. Остальные чарисийцы были простыми моряками, которым вряд ли понравилось бы сталкиваться с обученными солдатами. А сиддармаркцы были сборищем всякой всячины — скелет регулярных войск, дополненный ополченцами и оборванными добровольцами, половина из которых была больна и голодала после их форсированного марша из Эликсберга. Он понимал, почему Харлесс мог расценить это как хорошую возможность для своих войск пролить кровь еретикам. Вероятно, менее половины гарнизона имели какое-либо огнестрельное оружие, гораздо меньше винтовок, и у него было огромное численное преимущество. И хотя он явно не читал все отчеты, он продемонстрировал, по крайней мере, ограниченную грамотность, прочитав те, в которых описывалось последнее нападение Канира Кейтсуирта на чарисийские редуты на реке Дейвин. Алверез знал, что это так, потому что он упоминал об этом по меньшей мере дюжину раз на их последней конференции.
