* * *
Ливис Симпсин посмотрел на часы под фонарем своего командного пункта и вытащил «ударную зажигалку» из кобуры на поясе. Это было до абсурда простое устройство, о котором кто-то должен был подумать много лет назад: просто цилиндрическая стальная трубка около трех дюймов высотой и дюйм в диаметре с винтом, воткнутым в ее дно, и откидной, плотно прилегающей крышкой наверху.
Он поднял крышку большим пальцем, чтобы показались зубчатое стальное колесо и фитиль. Корпус факела был заполнен ватой, пропитанной дистиллированным маслом огненной лозы, которое можно было пополнить, сняв нижний винт. Лично Симпсин предпочел бы что-нибудь менее дымное (и менее ядовитое), но немногие вещи во всем мире были более легковоспламеняющимися или их было труднее потушить, чем масло огненной лозы, и когда его большой палец повернул колесо против подпружиненного кремня в ливне искр, фитиль из масляного резервуара лопнул в мгновенное пламя.
И дымное или нет, — размышлял уголок его мозга, — оно все равно пахнет чертовски лучше, чем свеча Шан-вей!
Его рот скривился от неуместности этой мысли в такой момент, как этот, и он поднес пламя к первому фитилю.
* * *
Сэр Рейнос Алверез удивлялся, почему его зубы не рассыпались в порошок под давлением сжатых челюстных мышц, когда первая ракета еретиков пронеслась в ночи. Деснаирские орудия уже замолчали, когда справа от их батареи и мимо них пронеслись три колонны. У его собственной артиллерии было бы время не более чем на один дополнительный залп, прежде чем ей пришлось бы тоже прекратить огонь, и он знал — каким-то образом он знал, еще до того, как это произошло, — что предвещала эта ракета. О, да, он знал, и в тот момент он задавался вопросом, в странном, тихом уголке своего мозга, кого он ненавидел больше, герцога Харлесса или еретиков?
Он наблюдал, как ракета набирает высоту, оседлав собственное огненное дыхание, как проклятие, оставляя за собой знамя дыма. Она поднялась выше, чем он мог себе представить, а затем внезапно взорвалась. Но не в цветных вспышках света, которые, как его предупреждали, еретики использовали в качестве сигналов на поле боя. Нет, это породило нечто совершенно другое: единственную блестящую искусственную звезду, сияющую над наступающей пехотой армии Шайло, как какое-то причудливое полуночное солнце.
Он уставился вверх, прищуренные глаза блестели в его свете, и он мог только разглядеть что-то над ним. Что-то, что поддерживало его, дрейфуя на ветру, как какая-то огнедышащая виверна, пришедшая прямо из ада Шан-вей. А затем вторая ракета устремилась вверх, чтобы присоединиться к ней. И третья.
Безжалостный свет струился по колоннам пехоты, высвечивая их во всей их обнаженной уязвимости, и артиллерия еретиков перенацелилась.
XII
Посольство Чариса, город Сиддар, республика Сиддармарк
— Что-нибудь еще, что я должен знать до нашей встречи с Грейгором и Дариусом? — спросил Кэйлеб Армак, когда легкий ветерок колыхнул тент.
Мерлин отказался от попыток убедить его не лазить по крышам, тем более что у императора развивался все более тяжелый случай «хижинной лихорадки». Кэйлеб всегда ненавидел посылать людей в бой, в то время как сам оставался вне линии огня, и это становилось все хуже, поскольку чарисийские войска оказались в прямым столкновениях с армией Бога и ее союзниками. Тот факт, что он действительно мог видеть через снарки Совы, что происходит с этими войсками, был просто глазурью на торте. Дело было не в том, что Кэйлеб намеренно стремился привлечь внимание потенциального вооруженного винтовкой убийцы, а в том факте, что он проводил слишком много времени в том или ином офисе, на том или ином совещании. Кроме того, император никогда не был счастлив в помещении, когда мог быть на улице… по крайней мере, когда его императрица была где-то в другом месте.
Сейджин, по крайней мере, убедил своего номинального сеньора позволить плотникам создать надлежащую палубу на крыше посольства, расположенную достаточно далеко, чтобы в нее было трудно попасть по линии огня с уровня улицы. На самом деле, они установили что-то вроде моды здесь, в столице республики: террасы на крышах стали появляться на все большем количестве особняков. Сиддар-Сити был больше Теллесберга еще до «Меча Шулера»; теперь город был переполнен, как никогда, из-за наплыва беженцев. В нем никогда не было много места для ландшафтных садов, которые предпочитали более состоятельные жители Теллесберга, так что, возможно, неудивительно, что город начал строить дополнительные террасы на крыше. Они представляли собой приятные наблюдательные пункты, особенно с красочными навесами, которые добавили большинство их владельцев, хотя Мерлин задавался вопросом, насколько хорошо они выдержат предстоящую зиму. Здания и крыши Сиддар-Сити, как правило, плотно покрывались грязью и сажей от угольного отопления, и у него были сомнения по поводу того, как будут выглядеть весной все эти великолепно покрытые лаком или окрашенные сооружения.
Однако в данный момент, когда Мерлин стоял за ротанговым креслом Кэйлеба и наблюдал за утренней суетой столицы, дул приятный ветерок, а вид успокаивал.
Суматоха, которая, как он знал, только усилила осознание Кэйлебом разницы между его собственным «защищенным» существованием и тем, что происходило в местах с такими названиями, как ущелье Гласьер-Харт и Тесмар.
В сложившихся обстоятельствах тот факт, что вопрос императора прозвучал просто вопросительным тоном, на самом деле был довольно примечательным.
— Не совсем, — ответил сейджин. — Я разговаривал с Нарманом, и он говорит, что во вчерашних данных со «снарков» нет никаких сюрпризов. Однако Алверез ведет себя немного более сдержанно в разговорах со своими офицерами, чем во время нападения.
— Он вряд ли мог быть менее сдержанным, — с улыбкой заметил Кэйлеб. — Я знал людей, превосходно владеющих ругательствами, но он поднялся до высот, которые я и представить себе не мог именно в нем.
— Ты удивлен?
— Нет. — Улыбка в обычно теплых карих глазах Кэйлеба исчезла, когда они внезапно стали холодными и мрачными. И удовлетворенными. — Нет, я совсем не удивлен.
Граф Хант рассчитал время безукоризненно, и количество картечи, которую мог извергнуть тридцатифунтовый снаряд, было ошеломляющим. Двенадцатифунтовое полевое орудие выпускало тридцать шариков размером с мяч для гольфа на эффективную дальность в триста или четыреста ярдов; тридцатифунтовое орудие выпускало восемьдесят таких с эффективной дальностью в шестьсот ярдов. И на таком расстоянии этот поток рассеивался на шестьдесят ярдов в поперечнике, как собственное ружье дьявола.
Передовая пехота герцога Харлесса была в семистах ярдах от окопов Ханта, когда над ними расцвела первая вспышка. Никто не приблизился ближе чем на сотню ярдов, и потери были ужасающими. Из почти восьми тысяч деснаирских и доларских пехотинцев, участвовавших в атаке, треть была убита на месте — по меньшей мере половина только от артиллерийского огня, прежде чем они попали в зону досягаемости винтовок морских пехотинцев, — и еще три тысячи были ранены. Половина раненых была взята в плен, и почти триста невредимых мужчин также позволили взять себя в плен, даже несмотря на то, что эти пленные точно знали, как инквизиция, вероятно, поступит с такими трусливыми предателями, если они когда-нибудь снова попадут в ее руки. Менее двух тысяч трехсот человек вернулись на свои позиции уцелевшими. Потери более семидесяти процентов были достаточны, чтобы уничтожить любое подразделение, когда-либо созданное, и пройдет много, много времени, прежде чем разгромленные полки смогут быть восстановлены в качестве эффективных боевых формирований.
