Эйлана неожиданно для самой себя хихикнула, а епископ Пейтир ободряюще улыбнулся.
— Признаю, что трудно не преклоняться перед этой парой, ваше высочество, — сказал он ей. — К счастью, как вы только что слышали, они не одобряют такого отношения. И учитывая, что вы всю свою жизнь сталкивались с так называемым чувством юмора Мерлина, уверен, вы можете понять, как мы преодолеваем нашу первоначальную благоговейную реакцию на правду.
— У меня нет такого преимущества, милорд. — Уитмин покачал головой. — Думаю, что мне будет труднее. И мне будет еще труднее осознать правду о Лэнгхорне и Церкви!
— Так всегда бывает, сын мой. — Тон Стейнейра был сочувственным. — И это истинная причина, по которой мы стараемся быть такими безумно осторожными, не раскрывая эту правду кому попало. Не все воспринимают это так хорошо, как вы двое.
— Могу в это поверить, ваше преосвященство, — медленно произнес Уитмин, его глаза внезапно стали пристальными, когда он посмотрел на архиепископа, а затем на Кэйлеба и Мерлина. — И я должен задаться вопросом, что бы произошло, если бы мы не восприняли это так хорошо?
— Это было бы… грязно, Ливис, — сказал Мерлин, спокойно глядя на него. — Было время, когда нашим единственным реальным вариантом был бы тот, который, я уверен, только что пришел тебе в голову.
— Ты имеешь в виду, что тебе пришлось бы убить нас. — Голос Эйланы был мягким, а ее глаза были огромными и темными, когда она смотрела на своих мать и отца, но эти глаза также были непоколебимы, и Мерлин почувствовал новый прилив гордости, когда она еще раз доказала, что она дочь своих родителей.
— Поначалу, да, — признал он, столь же непоколебимо, прежде чем кто-либо из них смог заговорить. — Однако сейчас у нас есть другие варианты.
— Какого рода «варианты»?
— Мы так стараемся никому не говорить, когда не уверены, что люди смогут справиться с правдой, — сказала Шарлиэн, беря дочь за руку. — Однако иногда, несмотря ни на что, мы ошибаемся в этом. — Она покачала головой, ее глаза внезапно наполнились слезами. — Одним из них был Русил.
— Русил? — повторил Уитмин, его тон внезапно стал резче. — Простите, ваше величество, но вы имеете в виду Русила Тейриса? Герцога Истшера?
— Да, — печально сказала она. — Он не — он не мог — принять правду о Церкви. Он пытался. Я думаю, он действительно и по-настоящему старался, изо всех сил, потому что он так сильно любил меня. Но он не смог.
— Мама, дядя Русил умер, — сказала Эйлана, ее глаза расширились от ужаса. — Ты — ты, папа и Мерлин..?
— Нет, Эйлана. Русил не умер, — сказал Мерлин, и выражение его лица было таким же печальным, как и у Шарлиэн. — Я не уверен, что то, что произошло на самом деле, в некотором смысле не так плохо, но нам не нужно было его убивать. Его «сердечный приступ» не был чем-то подобным, хотя это не вина целителей, что они не смогли найти пульс, когда осматривали его, и прямо сейчас он находится в пещере Нимуэ, в том же криосне, что и колонисты, которые прибыли на Сейфхолд до Сотворения Мира. Он будет в полном порядке — физически — в тот день, когда мы снова сможем его разбудить. Но мы не знаем, как долго это продлится, и вполне возможно, что к тому времени все, кого он когда-либо знал, уже умрут.
Уитмин с трудом сглотнул, пытаясь представить, на что это было бы похоже. Пробудиться через пятьдесят лет, или через сто, или, как сама Нимуэ Элбан, через тысячу лет в неизвестное будущее. Мерлин был прав, понял он. Может быть, даже лучше было бы умереть.
— Это настоящее затруднение, Ливис, — сказал Кэйлеб, и Уитмин посмотрел на него. — Мы не можем рассказать никому, кому мы уже не полностью доверяем, — только самым близким нам людям или другим членам «внутреннего круга». И все же мы всегда знаем, что в тот момент, когда мы расскажем им — расскажем нашим друзьям, людям, которых мы любим, — мы можем приговорить их к чему-то подобному тому, что случилось с Русилом. — Он покачал головой, его собственные глаза были печальными, затравленными. — Русил умер бы за Шарлиэн, за любого из нас, и мы бы умерли за него. Но, в конце концов, мы подтолкнули его этим шагом слишком далеко, и я всегда буду сожалеть о том факте, что именно я отдал решающий голос.
— Ты не мог знать, — тихо сказала Шарлиэн.
— Нет, — мрачно ответил Кэйлеб. — Но ты была против этого. Я должен был прислушаться.
— И если бы я была уверена, я бы не согласилась с тобой в конце концов, — сказала она непоколебимо. — Мы не архангелы, любовь моя. Все, что мы можем сделать, — это лучшее, что мы можем сделать, и это то, что ты всегда делал.
— Есть… есть очень много других, которые отреагировали таким образом? — спросил Уитмин.
— Нет. — Мерлин покачал головой. — Нет, на самом деле их очень мало — на самом деле меньше, чем я ожидал, — и мы расширяем «круг» уже много лет. Конечно, мы не очень быстро расширяли его, и братья Сент-Жерно все еще проверяют наших кандидатов для нас. У них это очень хорошо получается — они делают это уже давно, — и мы обычно долго и упорно думаем, прежде чем кому-нибудь рассказать. Если уж на то пошло, мы практически никогда не отклоняемся от первоначальной политики братьев — никогда никому не рассказывать об этом до их тридцатилетия. По крайней мере, обычно. Иногда, однако, события… заставляют нас действовать.
— Это один из способов выразить это, — сухо сказал Кэйлеб. Уитмин взглянул на него, и император усмехнулся. — Они не говорили мне правды — не полной правды — пока я не пробыл королем почти четыре месяца! Я был допущен к первоначальной истории Мерлина «сейджину являются видения», и это все еще невероятно полезно для нас, но братья на самом деле не хотели говорить даже мне всю правду. У них просто не было особого выбора.
— Справедливо то, что справедливо, — мягко сказал Мерлин. — Мейкел не рассказывал мне о «Сент-Жерно» до того дня, когда мы оба рассказали тебе! — Он посмотрел на Уитмина. — Поверь мне, в этой луковице много слоев, Ливис.
— И Кэйлеб не сказал мне правду — полную правду — до святой Агты, — добавила Шарлиэн. — Проблема в том, что это не то, что вы можете кому-то рассказать, и именно поэтому мы должны очень тщательно подумать, прежде чем посвящать кого-либо.
— И если бы один из нас, даже мы оба, не захотели или не смогли принять это, у нас были бы «сердечные приступы», — сказал Уитмин.
— Не обязательно. — Мерлин покачал головой. — Или, во всяком случае, не в том смысле, в каком вы, возможно, думаете. Да, вам пришлось бы «умереть», насколько знали остальные в Сейфхолде. Это то, что я имел в виду, когда сказал, что это было бы грязно, особенно если бы вы оба внезапно упали замертво в одно и то же время так скоро после великих драконов. Но это был выбор Русила — впасть в анабиоз. Мы были бы совершенно готовы держать его под тем, что, я полагаю, вы назвали бы «домашним арестом» в пещере Нимуэ, где у него был бы доступ ко всем нашим книгам и записям и даже к снаркам. Мы также делали это в нескольких других случаях. Когда мы могли покрыть длительное отсутствие фигуранта, мы даже вернули некоторых из них домой после того, как у них была возможность полностью изучить доказательства. Однако в его случае мы не могли объяснить столь долгое отсутствие. И даже если бы мы могли это сделать, думаю, ему было слишком больно знать правду, когда он не мог ее принять.
