Он говорил, исходя из определенного личного опыта, приобретенного не одним способом, — подумал Мейгвейр. Он служил представителем Робейра в Шэнг-ми в течение двух лет, прежде чем был отозван, чтобы занять должность канцлера после смерти старого викария Рейина. И, как и сам великий викарий, Тимити Симкин был чихиритом. Но в то время как Робейр Дючейрн был братом Пера, Симкин был братом Меча. Как и Мейгвейр, он был солдатом, а не клерком. На самом деле, он служил под командованием архиепископа воинствующего Густива Уолкира во время самых отчаянных боев последней кампании джихада. Это означало, что у него был шанс не просто увидеть коррупцию и высокомерие нынешнего двора, но и результаты решения графа Рейнбоу-Уотерса превратить крепостных под своим командованием в эффективных солдат. И это означало…
— Понимаю, к чему вы клоните, Тимити, — сказал капитан-генерал. — И вы правы, «утонченный» — это совершенно правильное слово, по крайней мере, когда речь идет о сроках. Думаю, что сжечь пятнадцать тысяч человек до смерти — это примерно так же бесхитростно, как и тактика, но для того, чтобы зажечь оба костра в нужное время, потребовалась некоторая предусмотрительность. Они, конечно, не поддерживали прямой связи друг с другом через столько миль леса. Сам я там никогда не был, но некоторые офицеры, с которыми я разговаривал, сказали мне, что Мей-сун еще хуже, чем Киплинджир или Тарика, и там гораздо больше масличных деревьев. Вот что сделало проклятый огонь таким эффективным — и таким горячим. Это было все равно, что вымочить весь лес в ламповом масле, а затем бросить в него одну из чарисийских свечей. Но если вы предполагаете, что в этом был замешан Рейнбоу-Уотерс, уверен, что это не так. Это последнее, что он пытался бы сделать.
— Что не означает, что не были вовлечены некоторые из его бывших офицеров и людей, — отметил Остин. Мейгвейр посмотрел на него, и он пожал плечами. — Я был в тесном контакте с графом, Аллейн, и уверен, что вы правы насчет него. Но как бы ни уважали его все ветераны, никто не мог ожидать, что они не будут искать пути домой. Или, по крайней мере, пытаться спасти свои семьи, ради Лэнгхорна!
Робейр кивнул. Остин был одним из старших заместителей Симкина, его включили в эту встречу, потому что он был викарием, ответственным за контакты Матери-Церкви с двумя миллионами — двумя миллионами — харчонгцев, которым было безжалостно отказано в праве вернуться в свои дома, в свои семьи. Люди, которые сражались всем сердцем за Мать-Церковь, а потом им сказали, что они никогда не смогут вернуться домой, чтобы не заразить своих собратьев-крестьян и крепостных всеми теми опасными, радикальными идеями, которые они впитали, когда на чужбине с ними обращались как с людьми.
Из всех многочисленных злодеяний, ставших результатом джихада, всех преступлений, которые ему еще предстояло искупить, это давило на него даже сильнее, чем большинство остальных, потому что он и Аллейн Мейгвейр были непосредственно ответственны за подготовку, которая превратила могущественное воинство Бога и архангелов в самую эффективную военную силу. Мать-Церковь так и сделала. Именно они убедили Жэспара Клинтана поддержать те самые меры, которые сделали могущественное воинство слишком опасным для министров Уэйсу VI, чтобы когда-либо позволить ему вернуться домой. И, несмотря на всю его собственную власть как великого викария Матери-Церкви, Бога и наместника Лэнгхорна в Сейфхолде, он не смог сдвинуть эту непреклонность ни на дюйм.
Не то чтобы ты этого не предвидел, Робейр, — мрачно сказал он себе. Идиоты — идиоты! — не могут даже подумать о каком-либо ответе, кроме как удвоить ставку. На самом деле усиливать свою жестокость каждый раз, когда крепостные хотя бы выглядят так, будто они становятся «наглыми», и Церковь их поддерживает! Боже мой, эти бедные люди думают, что я поддерживаю то, что с ними происходит!
Его глаза горели, и он снова подумал о решении, которое принял, когда Уэйсу издал свой указ. Мейгвейр возражал против этого, и, возможно, ему следовало прислушаться. Если бы Мать-Церковь поддержала Рейнбоу-Уотерса, отправила его и это великолепно обученное могучее воинство в Харчонг в качестве мстительной, освободительной армии, ничто в Империи не смогло бы противостоять ему. Было просто невозможно представить, что Копья императора продержатся одно лето против ветеранов Рейнбоу-Уотерса, особенно при поддержке уменьшенной, но все еще мощной армии Бога.
Но если бы он сделал это, это испортило бы его усилия по перевязке всех других ран джихада. Он бы прекратил джихад против Церкви Чариса и собственных реформистов Матери-Церкви только для того, чтобы развязать новую гражданскую войну против непокорной харчонгской церкви. Он сказал себе, что не может этого сделать, не тогда, когда уже погибло так много миллионов. И, сказавши себе это, он точно знал, что подобная война, даже с таким командующим, как Рейнбоу-Уотерс, должна породить миллион новых зверств, поскольку крепостные, которых оскорбляли, мучили и жестоко угнетали на протяжении стольких поколений, мстили тем, кто поступал так с ними. Не было смысла притворяться, что человеческая природа могла допустить любой другой исход.
И будет ли так хоть немного лучше, Робейр? — с горечью спросил он себя. — Пятнадцать тысяч человек сгорели заживо за один день. И если сообщения, поступающие из Шэнг-ми, хоть сколько-нибудь точны, две трети столицы сами по себе охвачены пламенем! И посреди всего этого, ты действительно думаешь, что бунтовщики и крепостная «армия», захватившие город, не утолили свою жажду крови и изнасилований так же ужасно, как все, что ты мог себе представить?
— Ты был прав, Аллейн, — сказал он. — Четыре года назад ты был прав.
— Может быть, так оно и было, — сказал Мейгвейр, но тоже покачал головой. — С другой стороны, вы тоже, ваше святейшество. Я бы не хотел ничего говорить о непогрешимости великого викария, когда он говорит с Трона Лэнгхорна, — капитан-генерал действительно сумел улыбнуться, — но если бы мы вооружили и поддержали Рейнбоу-Уотерса и отправили его домой — и это при условии, что он был бы готов вторгнуться на свою собственную родину, чего он, вероятно, не сделал бы — это именно то, что произошло бы в любом случае. О, не там, где это касалось его собственных войск или наших, — быстро сказал он, махнув рукой, когда Робейр открыл рот. — Он бы никогда этого не допустил, и наши люди тоже! Но вы действительно думаете, что крепостные, которые слышали бы о его приближении, не сделали бы именно то, что делают эти люди? Лэнгхорн, ваше святейшество! Кто не стал бы поступать так после того, как с ними так обошлись?
— Викарий Аллейн прав, ваше святейшество, — сказал Симкин, и в его голосе прозвучала нотка личного опыта. Опыта епископа воинствующего Тимити, а не викария Тимити.
— И я почти уверен, что Жироми прав насчет того, откуда берется «искушенность» этих людей, — продолжил он. — В могущественном воинстве было более двух миллионов человек. Нет никакого способа под Божьим солнцем, чтобы Рейнбоу-Уотерс смог уследить за ними всеми, даже если бы он попытался. И если бы только пара тысяч — даже всего пара сотен — из них одолели Копья, нашли мужчин и женщин, достаточно отчаявшихся, чтобы прислушаться к ним, это могло бы объяснить все, что мы слышали до сих пор.
