— Или чтобы предотвратить избрание Хиджинса, — сказала Ниниэн. — Шарлиэн права насчет этого. Он был единственным серьезным кандидатом от оппозиции, с которым Миллир столкнулся до катастрофы. Сейчас у кого-то другого нет времени участвовать в гонке, а паника и страх напрямую влияют на ту ура-патриотическую ненависть, которую он извергает. Очевидно, что это все наша вина.
— Это смешно, тетя Ниниэн, — сказала Эйлана из своей комнаты. Это была очень милая комната, та самая, в которой она жила с двенадцати лет, но она ненавидела ее, потому что между ней и комнатой Ливиса не было удобного туннеля. — Как это может быть нашей виной?
— Потому что все, что идет не так где-либо на поверхности Сейфхолда, — это наша вина, милая, — покорно сказал Кэйлеб. — Вот что происходит, когда ты самый большой ребенок в квартале и продолжаешь настаивать на том, чтобы поднимать волну.
— И когда так много людей хотят видеть, как ты перестаешь быть самым большим ребенком в квартале, — добавила Шарлиэн, и он кивнул.
— Но это не имеет никакого смысла, — запротестовала Эйлана. — Мы даже не были вовлечены в облигации — или в Консорциум, если уж на то пошло!
— С каких это пор паранойя и поиск козла отпущения должны иметь смысл, Лана? — спросила Илейн Клэрик. Герцогиня Сирэйбор и ее муж сидели на веранде своего комфортабельного особняка в пригороде Мейкелберга. — Ни одна хорошая теория заговора в истории — здесь или на Старой Земле — никогда не беспокоилась о логике или здравом смысле! Виктимология — это все об эмоциях и поиске кого-то — кого угодно — другого, кто виноват в вашей ситуации. И, конечно же, этот «кто-то» должен был сделать это из чистой злобы! В конце концов, ты жертва, чистая и невинная пострадавшая сторона, которая никогда не делала ничего, чтобы заслужить то, что с тобой случилось. — Она покачала головой, выражение ее лица было горьким. — Поверь мне, иногда это действительно так работает. Видит Бог, Лизбит и Хейриет — я имею в виду Кристин — достаточно насмотрелись на это во время джихада. Но к тому времени, когда дело доходит до объяснения, почему во всем остальном виноват кто-то другой, разум и здравомыслие покидают здание.
— Немного горько, но это правда, — сказал герцог Сирэйбор, протягивая руку, чтобы взять ее за руку. — И отделить кого-то от чувства жертвы — это одна из самых трудных вещей в мире, Эйлана. Потому что это снимает с них бремя ответственности. Если это не их вина, то явно несправедливо ожидать, что они что-то с этим сделают, и они будут сражаться изо всех сил, чтобы не сдаться.
— Все это правда, и я ненавижу то, что происходит, и я ненавижу тот факт, что сейчас Миллир почти наверняка проиграет выборы, — сказал Кэйлеб. — Еще больше мне неприятно думать обо всех невинных свидетелях, которые вот-вот окажутся уничтоженными, особенно обо всех тех людях, которые купили облигации особого класса. Если консорциум разорится, они также потеряют все свои инвестиции, и для большинства из них это были чертовски большие инвестиции. Это одна из причин, по которой паника распространяется так быстро и проникает так глубоко.
— Я ненавижу все это, и больше всего я ненавижу тот факт, что мы ничего не можем с этим поделать. Но правда в том, что прямо сейчас это второстепенно. Семьи будут разрушены, люди, скорее всего, даже умрут до того, как это закончится, но на самом деле это не конец света. В конечном счете, так или иначе, Сиддармарк восстановится. Это может занять много времени и почти наверняка принесет массу страданий и горечи в процессе, но в конце концов это произойдет.
— Если только сначала с остальным миром не случится что-то еще худшее.
В сети связи воцарилась тишина. Менее чем через три пятидневки наступит Божий День 915 года. И если бы «архангелы» возвращались в фактическую тысячную годовщину Дня Творения….
— Я не знаю об остальных вас, — сказал он теперь, придвигаясь ближе к Шарлиэн и обнимая ее, — но в течение следующих пятидневок или около того Сейфхолд может позаботиться о себе сам. Даже в республике. Мы составили все планы, какие только могли составить, сделали все, что могли придумать, приняли все меры предосторожности, какие только могли придумать, и все сводится к тому, что кости, возможно, вот-вот перестанут падать, и мы на самом деле понятия не имеем, в какую сторону они приземлятся. Поэтому я советую всем нам провести следующие три пятидневки с людьми, которых мы любим больше всего. Никогда не помешает сказать им, что ты их любишь, даже если из леса не выйдут никакие гребаные архангелы.
— И если эти кости выпадут не так, у нас может не быть другого шанса.
III
Город Сиддар, республика Сиддармарк.
— И кто, по-вашему, позволил им украсть все, что не было прибито гвоздями?! — потребовал человек в кожаной куртке на платформе. — Кто?! Я скажу вам, кто — это был тот никчемный сукин сын Миллир, вот кто! Сначала он запихивает нам в глотку свой проклятый Шан-вей «центральный банк», а потом подписывает контракт с чертовым Чарисом, чтобы полностью разрушить экономику, которая была просто прекрасной, пока он не начал с ней возиться! А теперь это! Он украл хлеб прямо изо рта ваших детей, люди!
Отвратительный хор ответил ему, когда закипели факелы, проливая свой дымный, кровавый свет на аудиторию, которая заполнила площадь вокруг платформы. На площади Сент-Сесилиа во время выборов всегда собирались большие толпы, но редко такие, как сегодня. И редко когда вместе с дымом факелов в воздухе витала такая ярость.
— И еще кое-что! — крикнул оратор. — Сколько людей головорезы этого мясника Паркейра застрелили прямо здесь, в Сиддар-Сити? Вы думаете, это просто совпадение, что мы приближаемся к выборам, а он и Миллир наводняют столицу войсками?! Пожалуйста!
Ответные крики были громче и уродливее, и он кивнул.
— Вот именно! — сказал он им. — Вот именно! И лучше не становится, друзья. О, нет. Ничуть не лучше! Это будет развиваться как снежный ком, пока не перевернет все на своем пути, и ни у кого во всей гребаной республике не будет горшка, в который можно помочиться. И когда это произойдет, проклятые Шан-вей чарисийцы вмешаются и предложат «спасти» всех нас, скупая каждую чертову вещь в поле зрения за гребаную десятую часть марки! И этот сукин сын Миллир будет держать дверь открытой для них, когда они войдут, а затем поцелует их в задницу, когда они выйдут оттуда со всем, что они смогут запихнуть в свои чертовы карманы.
— Чертовски верно, он так и сделает! — из глубины толпы донесся чей-то крик. — Предлагаю отправиться во дворец протектора и разобраться с его задницей прямо сейчас!
Поднялся громовой крик согласия.
— Да! — крикнул кто-то еще. — И я принесу веревку! И после того, как мы вытащим его никчемную задницу на улицу, мы должны..!
Он оборвал себя на полуслове, когда позади него раздался внезапный стук подкованных железом копыт по булыжникам. Толпа обернулась и увидела конных городских стражников, ведущих своих лошадей по двум улицам, которые выходили на площадь. У них были мрачные лица, у этих стражников, и они были одеты в полное боевое снаряжение, которое было бы трудно отличить от доспехов кирасира. У них были полицейские дубинки, но на этот раз на бедрах у них были револьверы, а у трети из них также были дробовики в седельных ножнах, и их было более пятидесяти.
