— Так скажи мне, — мягко сказал он. — Скажи мне, что ты можешь посмотреть мне в глаза и сказать мне это.
Дворец, казалось, затаил дыхание вокруг них, когда его лицо расплылось за пеленой слез, вызванных ее искусственными глазами. А потом медленно покачала головой.
— Нет, — услышала она свой голос, и слезы были в ее голосе, а не только в глазах, когда она протянула руку через стол. — Нет, я не могу.
VIII
Дворец протектора, город Сиддар, республика Сиддармарк
— Значит, мы можем считать это окончательно подтвержденным?
Лорд-протектор Грейгор Стонар посмотрел через свой стол на Сэмила Гадарда, хранителя печати республики Сиддармарк, и Гадард пожал плечами.
— Это еще долго не будет подтверждено по-настоящему, — сказал он. — Не сейчас, когда вся проклятая империя, по-видимому, охвачена пламенем. Но, сказав это, я думаю, что это должно быть правдой. Если бы он выбрался, Ю-кво уже трубил бы об этом трону Лэнгхорна.
— И если он не вышел, учитывая то, что, как мы знаем, произошло в Шэнг-ми, это, вероятно, было так же отвратительно, как говорится в сообщениях, — прямо сказал Дариус Паркейр, сенешаль республики, с мрачным выражением лица. — Если они добрались до него, лучшее, на что он мог надеяться, это то, что это было быстро… и я сомневаюсь, что для Шан-вей это было так.
Стонар медленно кивнул и провел рукой по волосам. Ему был всего пятьдесят один год, но его волосы совершенно поседели, а пальцы рук начали раздражающе, почти непрерывно дрожать.
В этот момент его карие глаза потемнели, когда он попытался представить, на что это должно было быть похоже. Как и Паркейр, но в отличие от Гадарда или Хенрея Мейдина, канцлера казначейства, Стонар в свое время был военным. Он видел уродство боя. И, несмотря на это, он был мрачно уверен, что ничто из того, что он видел, не могло сравниться с улицами Шэнг-ми, когда кричащие бунтовщики окружили стражников императора Уэйсу и штурмовали карету. Самая мягкая версия, которую они слышали, гласила, что Уэйсу был избит до смерти. В более уродливой версии говорилось, что его буквально разорвали на части заживо, используя его собственных лошадей, чтобы подвергнуть такому же наказанию, какому его Копья подвергали стольких крепостных за эти годы.
Стонар подозревал, что уродливая версия была также точной.
— Мне на самом деле не очень нравится признавать это, — сказал он, — но во мне есть часть, которая не может не испытывать определенного удовлетворения от того, что случилось с ним. — Он покачал головой. — Что это говорит обо мне, если я могу пожелать, чтобы кто-то умер таким образом?
— Это говорит о том, что вы человек, который видел, как миллионы ваших собственных граждан были убиты во время вторжения, в котором активно участвовала армия Уэйсу, милорд, — мягко ответил Данилд Фардим, архиепископ Сиддармарка. — И тот факт, что вам не нравится это чувствовать, говорит о том, что вы человек, чей моральный компас все еще работает.
— Хотел бы я думать, что вы правы, Данилд, — сказал Стонар. — Мне хотелось бы думать, что вы правы.
Он повернулся, чтобы посмотреть из окна своего офиса на верхнем этаже через стену дворца протектора на крыши Сиддар-Сити. Он смотрел на них несколько секунд, затем снова повернулся к мужчинам, собравшимся в его кабинете.
— Не вижу, что мы можем сделать с тем, что происходит в Харчонге, — сказал он тогда. — И, честно говоря, у нас и своих проблем хватает. Кстати говоря, насколько все плохо, Дариус?
— Это нехорошо, — откровенно ответил Паркейр. — Тем не менее, это не полная катастрофа. По крайней мере, пока. И мы чертовски далеки от уровня «Меча Шулера».
— Во всяком случае, пока, — кислым тоном поправил Гадард. Паркейр приподнял бровь, глядя на него, и он покачал головой.
— О, твоя оценка точна, насколько это возможно, Дариус. Проблема в том, что я не уверен, что так и останется. И, честно говоря, это в основном потому, что мы потеряли архиепископа Жэйсина. Если у кого и было моральное право сидеть на этих идиотах, так это у него. Но он просто… израсходовал себя во время джихада. Он и архиепископ Артин организовали суды примирения, но нам нужно было больше времени, и мы его не получили.
Стонар тяжело кивнул. Артин Зэйджирск, архиепископ Тарики, и Жэйсин Канир, архиепископ Гласьер-Харт, действительно создали суды примирения, соглашение о которых подписали и Стонар, и Робейр II. Это обеспечило, по крайней мере, правовую основу для возвращения некоторых из миллионов сторонников Храма Сиддармарка, которые бежали на земли Храма во время и после джихада. Суды предложили способы для рассмотрения судебных исков и права собственности в качестве важнейшей части восстановления стабильного общества. Чего они не обеспечили, так это моральных рамок, основы для подлинного примирения между бывшими соседями, которые ненавидели друг друга с ожесточенной, жгучей страстью из-за зверств и кровопролития, превративших западные провинции республики в усеянную трупами пустошь, уставленную братскими могилами смерти в результате действий инквизиции в ее лагерях.
Может быть, Гадард был прав. Возможно, моральный авторитет Жэйсина Канира как бесстрашного военного архиепископа Гласьер-Харт мог бы что-то изменить. К сожалению, они никогда не узнают. И не только потому, что он «израсходовал себя во время джихада». О, в этом было много правды, но в справедливом мире ему были бы дарованы последние годы мира, которые он так заслужил. Вместо этого он буквально работал до смерти, будучи страстным выразителем сострадания, благочестивой благотворительности и примирения.
И в этой последней монументальной задаче своей жизни он потерпел неудачу.
— Не думаю, что все будет так плохо, как было во время «Меча», Сэмил, — не согласился Паркейр. — В чем я думаю, что вы, вероятно, правы, так это в том, что это будет с нами еще очень, очень долго. И, честно говоря, все спекулянты, вливающиеся в рынок, делают ситуацию чертовски хуже. Они бесят обе стороны, потому что обе видят их такими, какие они есть: пожирателями падали.
Стонар поморщился, но Паркейр, как всегда, перешел к сути дела со всем тактом, присущим атаке пикинера.
— К сожалению, мы не можем удержать их, — сказал Мейдин. — Нет, если только мы не захотим издать указ или принять закон, который запрещает нашим собственным гражданам переезжать из одной провинции в другую. Или запрещает предложения о скупке земли, которая лежит под паром и не используется. Даже если цена, которую они предлагают, составляет, возможно, целых пятнадцать процентов от ее стоимости до джихада.
На его лице отразилось отвращение, и Стонар фыркнул.
— Я бы с удовольствием ограничил миграцию. Если уж на то пошло, я бы с удовольствием объявил военное положение и запретил любую продажу земли, если это то, что нужно, чтобы справиться со всей этой спекуляцией! Но у меня нет конституционных полномочий. Палата также не делает этого в соответствии с существующим законодательством, и благородные и высокочтимые делегаты от Тарики и Уэстмарча будут сражаться с нами зубами и ногтями, если мы попытаемся изменить принятый закон.
