— Молодой человек сейчас умоется, приложит к лицу лед, и все будет в порядке. Между прочим, на него напали в двух шагах от вашей двери, так что если не хотите участвовать в судебных разбирательствах в качестве свидетеля…
На лице официанта отобразился такой ужас перед судебными разбирательствами, что он даже замахал свободной рукой, словно отгоняя черта.
— Ну тогда потерпите нас полчасика. И не забудьте — побольше льда!
Егор вскоре вернулся. Он умылся теплой водой, и его лицо стало походить на человеческое, но зато отчетливо проявились все раны и ссадины. Левый глаз продолжал заплывать. Парень аккуратно усадил себя за стол — ему явно было очень больно, потом смущенно отхлебнул кофе уголком рта и посмотрел на меня.
— Почему ты со мной возишься?
— Я должна была пройти мимо? — уточнила я.
— Не знаю, мне еще никто никогда не помогал…
— Значит, тебе просто не везло с людьми. Ничего, какие твои годы.
Тут нам принесли широкий низкий стакан, доверху наполненный кубиками льда, и чистую полотняную салфетку. Егор высыпал в нее лед, сжал края салфетки и получившийся мешочек приложил к лицу.
— Ох черт, хорошо-то как… А кофе здесь вкусный. Сколько я тебе должен?
— Да ладно, забудь, я с раненых денег не беру.
— Странная девушка, — он с любопытством изучал меня единственным здоровым глазом. — Неужели ты таким образом знакомишься с парнями? Вроде на вид ты симпатичная, даже хорошенькая, в чем тогда проблема?
От его детской, незамутненной наглости я даже опешила. И ведь он говорил совершенно искренне, без желания задеть, оскорбить, унизить — просто полюбопытствовал. Этакое молодое, не отягощенное чувством такта, здоровое дитятко.
— Тебе также повезло, что я раненых по морде не бью, — сказала я, пытаясь сдержать нервный смех. — Я сейчас пойду к бармену, попрошу у него вторую порцию льда и какое-нибудь обезболивающее, а ты пока поразмысли над тем, что ты сейчас сказал. И когда вернусь, можешь передо мной извиниться.
Идя к барной стойке, я чувствовала спиной его недоумевающий, долгий взгляд. Бармен возился у кассы, и мне пришлось несколько минут подождать — тем лучше, успела слегка остыть и успокоиться. На глупых детей не обижаются, а Егор был именно глупым ребенком. Подумаешь, ляпнул ерунду невпопад, подумаешь, не оценил моего благородства! Я же не для того остановилась ему помочь, чтобы потом выслушивать дифирамбы в свой адрес. Бармен щедро насыпал мне льда в бокал, потом долго рылся в аптечке в поисках обезболивающего и нашел таблетку «нурофена». Я вернулась, села за столик и встретилась взглядом со своим подопечным.
Выглядел он изрядно удрученным, отводил глаза, смущенно покашливал в кулак.
— Станислава, я хочу извиниться. Правда, я не хотел тебя обидеть… Пойду на улицу, покурю, хорошо?
— Как хочешь, — ответила я и придвинула к себе кофейную чашечку.
Он с видимым облегчением вышел из-за стола и похромал к выходу. Официанты провожали его подозрительными взглядами, словно опасались, не стащил ли он чего. Я выпила кофе, потом прикончила сок и минералку… Егор все не возвращался. Наверное, смолил сигарету за сигаретой на крылечке. Но когда истекли двадцать минут, я забеспокоилась.
— Простите, вы не могли бы позвать моего… знакомого? Он вышел покурить, — сказала я официанту, который принес мне счет и сдачу.
Тот взглянул на меня, и в его взгляде заплескалась жалость напополам с сочувствием.
— Вообще-то молодой человек уже ушел.
— Что?
— Ушел, — подтвердил тот, опустив глаза. — На крыльце давно никого нет. Извините…
Я растерянно смотрела на стол, где до сих пор стояла недопитая Егором чашка кофе, нетронутый стакан минеральной воды. В бокале таяли ледяные кубики. Странный парень, почему он сбежал? Неужели стало стыдно?
И тут меня словно кольнуло что-то. Отходя к барной стойке, я бросила на стуле свою сумочку, как-то не подумав об осторожности. Но ведь Егор производил впечатление хорошего парня — он был ухоженным, в приличной одежде, от него приятно пахло туалетной водой… Я рывком раскрыла сумочку, и тут же увидела бумажную салфетку с логотипом кофейни. На ней карандашом, корявым почерком, было торопливо начирикано:
«Прости, у меня безвых. положение, я чес-слово все верну».
Уже все поняв, я проверила кошелек и устало откинулась на спинку кресла.
Молодой черноглазый фараон Тутанхамон стащил у меня из сумки триста долларов.
* * *
Сказать, что мне было обидно, значит не сказать ничего. Но к обиде и разочарованию подмешивалась легкая самоирония: захотела поиграть в добрую самаритянку? Так получи! Не надо было бросать сумочку на произвол незнакомого парня, пусть и с потрясающе красивым лицом, а раз уж бросила, значит сама виновата.
Видеть сочувственно-насмешливые взгляды официантов было невыносимо, и я так торопливо покинула кофейню, словно у меня земля горела под ногами. Вот это опозорилась, так опозорилась! Мне жаль было даже не денег — черт с ними, хотя триста долларов для меня сумма не такая уж и скромная. Гораздо дороже стоили разрушенные иллюзии и вера в человечество.
Звучит ужасно наивно — но так оно и есть. В свои двадцать шесть лет я еще не полностью утратила надежду, что люди бывают не только сволочами, тем более — красивые люди! И хотя вся мировая литература утверждала обратное, я до сих пор была убеждена, что красивый внешне человек, должен быть и личностью необыкновенной, замечательной и великодушной. Очень, очень глупо!
Погруженная в горькие мысли, я дошла до машины, и при виде ее надменной, изящной красоты сердце немного оттаяло. Жаль, что уже довольно прохладно, и приходится ездить с поднятой крышей. Теперь это удовольствие — ощутить на ходу упругие струи ветра — придется отложить до лета.
Я села, завела двигатель, осторожно тронулась с места и поехала вверх по переулку, в ту же сторону, откуда только что пришла. По дороге я смотрела по сторонам, надеясь заметить Егора, но это было, конечно же, нереально — наверняка парень уже далеко отсюда. Как и мои трудовые три сотни…
И тут я увидела женщину. Она стояла на тротуаре, у выезда из переулка, и голосовала, как-то безнадежно отставив руку в сторону. Женщина была уже не очень молода, лет пятидесяти с хвостиком, но выглядела словно пестрый попугайчик: на рыжих кудрявых волосах вязаная яркая беретка; немыслимая атласная юбка до земли, шерстяная водолазка, а поверх — яркий теплый жилет, тоже вязаный. Все вещи явно были ручной работы, и несмотря на дикие сочетания цветов выглядела дама стильно, хотя слегка и напоминала городскую сумасшедшую. У ее ног стояли два полиэтиленовых пакета, туго набитых, судя по всему, книгами.
Моим первым порывом было остановиться и подбросить даму хотя бы до ближайшего метро. Потом я вспомнила злополучный кошелек, черноглазого Егора и мой жгучий стыд, когда я бежала к выходу под перекрестными взглядами официантов. Наверное, мне нужно научиться видеть в людях их истинную сущность; нужно понять, что никому нельзя верить, набраться здоровой наглости и цинизма, нарастить толстую шкуру… И тогда меня никто никогда не сможет обмануть.
