Какой день сегодня странный, в самом деле… Совершенно нереальный. Люди, эмоции, события… Жизнь как будто решила держать меня в тонусе, чтобы я не расслаблялась ни на минуту.
А в голове раз за разом прокручивались события последнего часа. Вот мелькнула фигура бегущего человека во всем черном, вот пошел поток автомобилей, дождавшихся зеленого сигнала светофора, потом короткий, страшный удар; человека на мгновение подбрасывает в воздух, он падает на капот «Жигулей», катится и падает на землю. Грязная машина молниеносно исчезает, словно ее не было. Да, парня чудом не раздавило колесами, спасибо водителю «Волги» с его великолепной реакцией.
Я сидела за рулем, бездумно смотрела на бурлящую улицу, не слыша, однако, ни звука, и снова вспоминала взгляд, которым смотрел на меня Девяткин. У него были непроницаемые, остановившиеся, словно неживые глаза… как у мертвого. Он смотрел на меня так, будто не видел. И это воспоминание, занозой засевшее в мозгу, беспокоило меня, как беспокоит скребущее предчувствие тревоги, опасности.
Если бы я тогда прислушалась к нему… Тогда, тридцать восемь часов назад… Но я усилием воли стряхнула с себя наваждение, и снова вернулся привычный уличный шум, голоса прохожих, автомобильные сигналы.
Разумовскую отпустили минут через десять. Она вылезла из милицейской машины, растерянно огляделась и, увидев меня, просияла. Я помахала ей рукой.
— Надо же, а я думала, вы уехали! — сказала она, неуклюже усаживаясь на сиденье и шелестя юбкой. — Как мило с вашей стороны подождать меня.
— Не могла же я вас тут бросить на растерзание милиции! Поехали? Домой очень хочется.
Дома я первым делом приму душ, смывая негативные впечатления, потом выпью чаю с лимоном, посмотрю какое-нибудь необременительное кино и заставлю себя забыть все, что случилось за сегодняшний день. Завтра рано утром я планировала выехать из Москвы, и в поездке мне совершенно не были нужны лишние эмоции и беспокойство. Буду расслабленной и умиротворенной. И бесстрастной, словно каменный Будда.
Писательницу я высадила за мостом, прямо у поворота на Лебедянскую. Мне нетрудно было ее подвезти до самого дома, но она лишь отмахнулась, заявила, что идти ей тут ровно две минуты, и она не хочет меня обременять.
— Спасибо, что подвезли, Станислава, — сказала она, поворачиваясь и совершенно по-мужски пожимая мне руку. Ладонь у нее была уверенной и твердой. — Я, наверное, вам должна? Сколько?
Я ничего не ответила, лишь посмотрела на нее взглядом, от которого завяли бы лютики на майской лужайке.
— Простите, не хотела вас обидеть. Но разрешите, я хотя бы подарю вам книгу? Свеженькая, только что из типографии, даже не во все магазины еще поступила.
Помня ее неприятные речи об Алексе, я собралась было отказаться, но потом передумала. Зачем зря обижать человека? А Алекс… Он вообще-то передо мной виноват, и даже не понимает этого, так пусть ему будет хуже.
Разумовская торопливо написала что-то на титульном листе и вручила мне увесистую, новенькую, пахнущую свежей краской книгу в твердой лаковой обложке. А потом мило попрощалась и вышла из машины, сверкая своими немыслимыми одеяниями.
Интересно, какие же надо иметь зоркие очи и внимательность, чтобы, живя с таким ярким и необычным человеком на соседней улице, умудриться ни разу его не встретить? А все потому, что я вечно пребываю в состоянии хронического аврала, и мне некогда даже поднять нос от клавиатуры. Я засунула книгу в бардачок и тронула машину с места.
Дома я выполнила всю намеченную программу, включающую душ, чай и кино, потом неспешно собрала вещи, упаковала ноутбук — без него я себя чувствую неуверенно, словно без какой-то важной части тела. В общем, за годы журналистской деятельности я с ним буквально срослась. Лечь я решила пораньше — завтра вставать ни свет ни заря, надо быть свежей и бодрой.
Когда я уже лежала в постели и пыталась заснуть в непривычное время, зазвонил мобильник. Я взглянула на экран и тяжело вздохнула: это был Алекс. Отвечать на звонок мне не хотелось, и я, упрямо проигнорировав настойчивые трели, перевернулась на другой бок.
* * *
— Привет! С вами говорит автоответчик Станиславы. Сейчас я не дома, так что если у вас ко мне что-то срочное, то звоните на мобильный или пишите мэйлы. Можете, конечно, оставить сообщение, но прослушаю я его не раньше, чем через две недели.
Всем счастливо оставаться, и не скучайте без меня.
* * *
Шесть утра — чудесное время суток. Зябкая свежесть, безлюдные чистые улицы, нежные краски осеннего рассвета… Красиво и завораживающе. Особенно, если ты едешь в потрясающей машине, и редкие прохожие сворачивают шеи, глядя на тебя; если руки в тонких замшевых перчатках так красиво лежат на руле, а сердце согревает предвкушение долгого, чудесного, волшебного путешествия.
В багажнике лежал кейс с ноутбуком и маленькая дорожная сумка, а на пассажирском сиденье — термос, полный горячего кофе, и карта России. Этим утром я ощущала себя самой независимой девушкой на планете.
Москва медленно просыпалась, оживала, но улицы были еще пустынными, поэтому я не отказала себе в удовольствии полихачить и промчаться по центру на непривычной для города скорости. Именно поэтому я решила выбираться к Ленинградке не по Кольцевой дороге в объезд Москвы, а через центр. Из динамиков рвались энергичные латиноамериканские ритмы, которые заводили и бодрили не хуже, чем крепкий кофе.
…И все-таки я чувствовала себя не очень уверенно. На машине я ездила лишь несколько дней, и еще не успела к ней привыкнуть, отчего и пребывала в некотором напряжении. Не смертельно, но весьма неприятно. Как будто ты идешь под ручку с новым бойфрендом, в совершенно новом платье и новых туфлях, и судорожно пытаешься как-то со всей этой новизной совладать.
Через час я покинула пределы города. Указатели сообщили, что до Санкт-Петербурга — семьсот с чем-то километров. Что ж, даже если ехать по сто километров в час, то весь путь я преодолею за семь часов. Ну, накинем еще часа два-три на необходимые остановки чтобы заправиться и перекусить, и тогда в пансионат «Звездный» я попаду вечером. От того, что совсем скоро я увижу драгоценного ребенка, маму и сестру, на душе потеплело.
Дорога, несмотря на раннее утро, была довольно загруженной. Я медленно, то и дело застревая на светофорах, проехала Химки, потом поворот на Шереметьево. К восьми часам окончательно рассвело, небо было высоким, сквозь тонкие жемчужные облака просвечивало солнце, и день обещал быть теплым, почти летним. Я стащила перчатки и убрала их в бардачок. Потом расстегнула пальто и нашла в сумочке солнечные очки. Машина шла легко и уверенно, она была послушна каждому движению, и, кажется, я начинала чувствовать ее, как продолжение себя, своих рук и ног.
Я никуда не торопилась, ехала в свое удовольствие — не медленно, но и не быстро. Мчаться в левой полосе, как на пожар, когда пейзажи за окном сливаются в монотонную пеструю ленту, я не собиралась. Потолкалась в пробках на подъезде к Зеленограду, чуть позже — к Солнечногорску. Потом был Клин — красивый, очень уютный, старинный город, весь усыпанный желтыми листьями и пронизанный солнцем.
