– Извините, мистер, – обратился он к Перри Мейсону, – у нас
здесь слегка не хватает партнерш для танцев. Я к вам послан вон от того
столика. Мы подумали, что молодая дама не откажется потанцевать.
Делла Стрит одарила его улыбкой.
– Извините, – сказала она, – но сегодня я не танцую.
– Ну, в чем дело, так не годится! А может, мы сумеем
переубедить вас?
Улыбка Деллы была дружелюбной, но голос твердым:
– Ничего не выйдет. Извините.
– И вы меня извините.
Мужчина еще с минуту неловко потоптался около них, затем
отошел к столику, где сидело еще трое мужчин. Его лицо сделалось красным, когда
они приветствовали его хриплым смехом.
– Хорошо бы она вышла наконец, – произнесла Делла Стрит, – и
мы могли бы уйти отсюда. Вы послали ей записку, шеф?
– Послал, с конферансье. И еще пять долларов, которые
прилепил, как почтовую марку. Думаю, что это гарантирует ее приход.
Свет притушили, и конферансье объявил гвоздь программы,
миниатюрную Шери Чи-Чи, чудесную, несравненную, легконогую танцовщицу.
Загремел оркестр. Стало почти совсем темно, и вдруг возникло
изображение лунного неба в темно-зеленых тонах. Послышался шорох босых ног. В
зале, до отказа заполненном мужчинами, послышался явственный вздох, и, порхая,
на середину площадки выскользнула девушка с веерами из перьев, которые казались
пронзительно белыми в темно-зеленом свете прожекторов. На какой-то момент Шери
Чи-Чи остановилась, балансируя веерами, скрывавшими почти всю ее фигуру, и начала.
Ее маленькое белое тело переливалось в вихре танцевальных па. В свете
прожектора показались высокие острые груди, тонкая талия, гладкие бедра. Когда
публика привыкла к полумраку, создалось ощущение, что свет прожектора стал
ярче. Темп музыки становился все быстрее и быстрее. Вдруг девушка обернулась к
публике. Веера на момент распахнулись, затем плотно прижались к телу, и все
увидели улыбающееся лицо, белозубый рот; колеблющиеся перья вееров отразились в
свете прожекторов в тот момент, когда она соскочила с танцевальной площадки и,
внезапно повернувшись, исчезла в проходе.
Тонкие стены, казалось, вот-вот покачнутся и рухнут от
шквала аплодисментов. Тут же вспыхнул свет, как бы означая, что выступления на
бис не будет.
Делла Стрит взглянула на Мейсона.
– В этом танце что-то есть, – сказала она.
– Чертовски хорошенькая девчонка, – заметил Мейсон. –
Совершенно очевидно, что в ней нет ни капли мексиканской крови, кожа очень
белая, рыжие волосы… Я думаю, что глаза у нее голубые.
– Да, я обратила внимание, как вы изучали ее лицо.
Мейсон усмехнулся.
Публика продолжала кричать «бис», но конферансье объявил,
что сейчас выйдут две одаренные исполнительницы танца «хула», прибывшие прямо с
острова Оаху. Зазвучала мелодия укулеле, и огни снова потухли. Смуглые девушки,
весьма в теле, в травяных юбочках, быстро выбежали на освещенную прожекторами
площадку, чтобы начать демонстрировать свои способности, привлекательные для
любой мужской аудитории в любом конце света. После окончания второго танца
«хула» обе гавайки настолько завладели вниманием публики, что никто не обратил
внимания на Шери Чи-Чи, одетую теперь в костюм из клетчатой ткани, выглядевшей
почти как твид, когда она плавно подплыла к столику Мейсона.
Мейсон поднялся.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил он.
– Спасибо. Мэтр передал мне вашу записку.
– Меня зовут Мейсон. А это мисс Стрит, моя секретарша.
Девушка улыбнулась Делле и обратилась к Мейсону:
– Вы тот самый человек, который поместил объявление в газете
в Эль-Сентро?
– Да.
– Вы уже встречались с мистером Каллендером?
– Мы виделись.
– О-о, – только и вымолвила она.
– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил Мейсон.
Она кивнула. Официант, внимательно наблюдавший за ней,
быстро подскочил к столику.
– Как обычно, Гарри, – бросила она.
Официант вопросительно взглянул на Перри Мейсона и Деллу
Стрит.
– У нас пока есть, – сказал Мейсон.
Официант беззвучно растворился в голубом мареве табачного
дыма, висевшем над столиками.
– Вы здесь давно работаете? – начал разговор Мейсон.
– Не очень.
– Вам здесь нравится?
– Угу.
– Такое ощущение, что вы довольно хорошо знаете официанта.
Она засмеялась:
– Мы здесь все в одной упряжке. В этой работе есть что-то
такое, что заставляет всех очень быстро знакомиться и потом оставаться
друзьями. – Ее глаза стали задумчивыми, и она продолжила: – Когда все время
путешествуешь, то все, с кем встречаешься на этой работе, становятся твоими
друзьями. Настоящими друзьями.
– На какой высоте расположен этот городишко? – спросил
Мейсон.
– Примерно пять тысяч пятьсот футов. А мы где-то на высоте
пяти тысяч двухсот восьмидесяти футов.
– Климат весьма отличается от Империал-Вэлли.
– Да, вы уже заметили?
– Итак, – рассмеявшись, приступил Мейсон, – будете
интересоваться своей собственностью?
– Моей лошадью?
– Конечно, – заметил Мейсон, – как держатель собственности,
я должен занести ее в весьма неопределенную категорию личной собственности,
пока вы ее не опознаете.
– Но она моя.
– Все, что вы должны сделать, это опознать ее.
– Гнедая лошадь. Немного выше, чем они обычно бывают. Очень
красиво перебирает ногами. Стройный корпус, горячая, но не слишком. Седло
сделал Билл Уайатт из Остина, штат Техас.
– Что-нибудь еще?
– Ах да, еще при лошади было индейское одеяло и стеганая
подушка.
– У вас эта лошадь давно? – спросил Мейсон.
– Два или три месяца.
– На лбу у нее белая отметина?
– Правильно.
Мейсон улыбнулся и подытожил:
– Нет, я не видел этой лошади.
Она нахмурилась, на лице отразилось раздражение.
– Не дурите.
– Говорю вам, я не видел лошади.
– Да нет же, вы видели. Вы даже знаете все ее приметы. Вы
знаете об отметине на лбу и о том, что правая задняя нога белая.
